Там был еще один человек – водитель.

Убийца сел в машину и, перед тем как она рванулась с места, выбросил на траву пистолет.

Машина задом выехала со двора.

Так кончилось мое участие в криминальной разборке.

На балконе в соседнем подъезде появился мужик в халате. Он внимательно разглядывал Пронькина, лежавшего головой в луже. Где-то близко закричала женщина – так громко, что звук голоса пронзил закрытое окно и вызвал у меня укол зубной боли. Теперь они вызовут милицию. У меня есть минута. Вряд ли больше. Я вновь кинулся к сейфу, выхватил оттуда бумаги – их было немного. Не глядя, рассовал их по карманам куртки, застегнул ее уже на пути к двери.

Мне некогда было думать о таких обязательных штуках, как отпечатки пальцев. Я очень надеялся на то, что внимание зрителей приковано к телу Пронькина, убитого во дворе, им некогда смотреть на тех, кто выходит из подъезда.

К сожалению, я был без кепки – не люблю, когда у меня что-то на голове. Так что понадеявшись на свое везение, я вышел из подъезда.

За две минуты, которые я потратил на грабеж сейфа и бегство из квартиры, по крайней мере полдюжины человек успели спуститься, сбежаться, сойтись к трупу. Они оживленно жестикулировали, какая-то женщина сидела на корточках и щупала пульс у убитого Пронькина. Мне надо было уйти так, чтобы не вызвать подозрений. Поэтому я направился к группе людей вокруг трупа и оказался одним из тех, кто туда стекался. Я даже не стал заглядывать через головы зрителей на Пронькина, а сделал вид, что уже насладился зрелищем, и пошел прочь со двора. Никто не смотрел мне вслед.

Когда я вернулся в лабораторию и принялся рассказывать Калерии и Сане Добряку о приключениях, пережитых мной, никто не упал в обморок и не завопил, что теперь не будет спать ночь. Мне просто не поверили. Тогда я потребовал, чтобы Калерия звонила в милицию, потому что я могу описать убийцу Пронькина и – больше того – я свидетель тому, как Пронькин убил слесаря по прозвищу Гаврила.

Вот тут они мне поверили, и Калерия стала нажимать кнопки на своей телефонной книжке, стараясь сообразить, как нам выполнить мой гражданский долг, но не попасть в подозреваемые, не объяснять недоверчивым милиционерам, что я попал в квартиру певца Вени по службе и что вообще бывает такая научно-исследовательская служба, в ходе которой ты лазаешь в пустые квартиры.

В конце концов Калерия ушла в дирекцию, а пока ее не было, примчался Яков Савельевич по прозвищу Воробышек, один из наших медиков, он все делал на лету, такой он был легкий и воздушный.

При виде рецептов, бумаг и медицинских карт, вытащенных мною из сейфа и домашней аптечки, он взлетел над нашей комнатой, покружил в воздухе и, улетая, сообщил, что подробно все расскажет Калерии, когда она найдет для него время, но для моего необразованного сведения он сообщает, что господин Малкин Вениамин Ильич, к сожалению, страдает не только наркоманией, но и самым настоящим СПИДом, причем недавно еще он был всего-навсего вирусоносителем СПИДа, а с недавнего времени, скажем месяц с небольшим назад, болезнь перешла в активную форму. Есть ли в этом сомнения? Нет, в этом у Яши Воробышка не было сомнений.

Яков Савельевич упорхнул к себе совершать открытия, а мы с Добряком сильно задумались.

Вернулась Калерия. Еще от двери она объявила, что сейчас приедет Миша. Мы ее не услышали – нам не терпелось сообщить ей, какой диагноз поставил знаменитому Вене Малкину наш Яша Воробышек.

Не надо обвинять меня в бессердечности и тупости. Да, я только что был свидетелем смерти двух человек, я видел их трупы. Мне не приходится видеть трупы или насильственные смерти дважды на дню. Даже в нашем больном обществе это бывает не так уж и часто. Больше того, я признаюсь, что боюсь мертвецов, мне и смотреть на них страшно.

Но все, что произошло со мной в квартире Малкина, было кадрами из американского боевика или в крайнем случае из нашего крутого фильма. Ко мне лично это не имело никакого отношения. Это было скорее экзотично, чем страшно. Кроме того, даже в момент стрельбы и смерти мои мысли были заняты другим – как бы меня не обнаружили под роялем, как бы мне успеть заглянуть в открытый сейф и так далее.

Так что можно понять, почему мы с Саней так набросились на Калерию.

– В этом есть связь! – бубнил Добряк. – Ее надо нащупать.

– И нащупывать не надо, – вторил я. – Все ясно.

– Значит, так, – сказала Калерия. – Ты, Гарик, хочешь сказать, что если в том мире время стоит на месте, то там нет и болезней. Но это еще не доказано. Нам надо поговорить на эту тему с Егором.

– Вряд ли он нам скажет что-нибудь еще. Он все рассказал.

– Ну, продолжай, раз ты такой умный.

– Допустим, – сказал я, – что есть некий человек Веня Малкин. По какой-то причине он связан с тем миром – мы же допускаем, что такая связь может существовать...

– Если что-то существует, то это можно использовать в своих интересах, о чем свидетельствует вся история человечества, – сказал Добряк, которому очень хотелось принять участие в научной дискуссии.

– Допустим, – продолжил я, – этот Малкин – их посланец или их агент в нашем мире. У него есть с ними соглашение – он добывает им Люсю Тихонову, а его за это берут в тот мир, где он отсиживается, ожидая, пока на нашей Земле придумают средство от СПИДа.

– Очень уж литературное построение, – сказала Калерия. – Не исключено, что пропавший Малкин уже сидит в Америке, где его лечат в какой-нибудь дорогой клинике.