Люся слышала их перебранку, но видела только Пыркина.

Она дотянулась до его холодных пальцев, но пожать руку не успела, так как Пыркин быстро отставал.

Люся попыталась соскочить с телеги, но Леонид Моисеевич буквально повис на ней, а она была слишком слаба, чтобы вырваться. Видно, еще действовало средство, которым ее оглушил Веня и его сообщники, оставшиеся в Москве.

Телега стучала все быстрее, разгоняясь по Воробьевке, а Пыркин остановился с поднятой рукой.

– Заходи! Выпьем! – кричал он. Потом закашлялся.

Вдруг снова побежал, забыл спросить что-то важное.

– Как Егорка? – услышала она. – Скоро к нам?

– Скоро! – откликнулась Люся. – Очень скоро.

«Он приедет, скоро приедет», – думала она, стараясь не смотреть по сторонам и не видеть редких голых стволов, домов, населенных призраками, серого текучего неба, вечно грозящего несбывшимся дождем.

Навстречу проехал велосипедист, но даже не посмотрел в их сторону. Впереди показался спуск к мосту Окружной дороги.

Люся молчала, зябла. Над головой вели разговор Кюхельбекер с Веней, и Кюхельбекер, как старожил ада, был доволен ролью Вергилия. Ему даже доставляло удовольствие поддразнивать Веню.

– Я понимаю вас, – гудел Кюхельбекер, – в последние дни на том, верхнем свете вы были слишком заняты подготовкой – скорей, скорей... А ваша болезнь в самом деле неизлечима?

– Сейчас не место и не время! – вдруг грозно сказал Веня в лучших традициях Дворянского собрания.

– Вы правы, – мирно согласился Кюхельбекер, – я только хотел подчеркнуть, что коли ваша болезнь так неизлечима, то любая дыра лучше, чем ваш дворец, если в ней можно остаться живым. Вы похожи на смертника, которому только что заменили казнь пожизненным заключением и он идет по коридору к своей новой камере, как на курорт в Мариенбаде...

– Ничего подобного! – сопротивлялся Веня. – Я как хочу, так и решаю!

– Но когда вы входите в камеру, где вам предстоит провести остаток жизни, и видите плохо покрашенные стены, вонючую парашу и тараканов, то вам кажется – лучше уж было кончить жизнь сразу, чем тянуть ее здесь.

– Да помолчи ты! – взвился Веня.

Кюхельбекер вздохнул – видно, решал, как ему реагировать на окрик Малкина. Потом сказал:

– Я мог бы наказать вас, потому что кричать на канцлера суверенного государства недопустимо, тем более что вся ваша дальнейшая жизнь зависит от моего расположения или гнева. Но я решил, что не буду вас наказывать, потому что вы – представитель творческой интеллигенции. У вас разболтаны нервы и никуда не годится психика.

Веня не отвечал.

Спина его была согнута, плечи подняты, словно он прятался от ударов. Он не смотрел по сторонам.

– Ох, как нелегко ему будет здесь, – прошептал Леонид Моисеевич Люсе на ухо, словно она была своей, родной и ей можно было довериться. А ведь она такая же, как Веня, только, может, без болезни. А какая у него болезнь? Люся не знала об этом. У кого спросить? А вдруг он услышит? Получится неловко.

Путешествие до площади Киевского вокзала заняло более получаса. Велосипедисты утомились, два раза останавливались отдохнуть. Веня спросил Кюхельбекера, а есть ли здесь автомобили. Получив отрицательный ответ, совсем увял.

На площади у вокзала почти ничего не изменилось. Только неподалеку от обгорелого столба она увидела еще два таких же. Значит, казни продолжаются.

На ступеньках у входа в вокзал стояли несколько человек. Впереди пожилой мальчик с гитарой.

Когда телега, развернувшись, остановилась перед ступенями, пожилой мальчик ударил по струнам и завопил старую песню:

– «Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше...»

– «...Ты услышишь, ты услышишь, как веселый барабанщик...» – подхватили остальные.

Зрелище было удручающим, хотя Люсе эти певцы были знакомы с прошлого раза. И она догадалась, что они встречают коллегу, о котором слышали, что он знаменит. А может, кто-нибудь из них успел в предыдущем мире послушать Веню.

– Вылезайте и раздавайте автографы, – посоветовал Кюхельбекер Малкину, перекрывая общий шум.

– Это ко мне? – спросил Веня. И на глазах ожил. Он был вампиром, который питается шумом аплодисментов.

– Наконец-то у вас есть поклонники и в лепрозории, – сказал Кюхельбекер, первым спрыгивая с телеги.

– Он бывает груб, – сказал Леонид Моисеевич.

Доктор хотел помочь Люсе, но она его опередила.

Люся услышала, как один из них сказал, его голос прогудел из-под слишком большой каски:

– Курить хочется, сил нет. Жизнь прошла, а курить хочется.

Певцы оборвали балладу и кинулись жать руку Вене. Толстая девица, закутанная в невероятных размеров павловский платок, протянула ему букет сухих веточек.

– Чем богаты, тем и рады.

Остальные принялись хлопать в ладоши.