— Я хотел, — развел руками Барятинский, — но Муравьев сказал, что всех собрать невозможно.

— Странная отговорка! Ну ладно! Если, ко всему этому добавить, что они сильно раздражены нашим вмешательством, то получится, что пассив у нас основательный. В активе у нас пока ваши кавалергарды и Поджио, Оболенский и те, кто с ними. Что ж, тоже не плохо. Только бы побольше южан было на севере!

— Ничего, мы их подогреем, — весело сказал Барятинский.

Если петербуржцев необходимо было «подогревать», то васильковцев надо было «охлаждать». То, что Никита Муравьев считал преждевременным, то

Сергею Муравьеву-Апостолу и Бестужеву-Рюмину казалось не терпящим отлагательств.

Когда летом 1823 года Черниговский полк был переведен в Бобруйск, где ожидался царский смотр, у Сергея Муравьева возник план: захватить императора, великого князя Николая Павловича, генерала Дибича и, увлекая за собой войска, идти на Москву. Этот план поддерживал Бестужев-Рюмин, Повало-Швейковский и Норов. Четыре офицера представляли четыре полка, которые должны были, по мысли автора плана, принять участие в выступлении. Бобруйская крепость казалась очень удобной для содержания в ней царя в качестве заложника; кроме того, Бобруйск был сравнительно недалеко от Москвы.

Васильковцы ввиду важности предприятия решили предварительно связаться с Москвой и с другими южными управами. В Каменку Давыдову было послано письмо с просьбой срочно выехать в Бобруйск. Письма с уведомлением о плане получили Волконский, Артамон Муравьев и Барятинский. Предполагалось, что о нем они поставят в известность и Пестеля. Бестужев-Рюмин выехал в Москву, где должен был встретиться с московскими членами тайного общества и договориться с ними о поддержке бобруйского выступления.

Иван Фонвизин и Якушкин, с которыми Бестужев-Рюмин вел переговоры в Москве, наотрез отказались поддержать этот план. Они полагали, что время для этого никак нельзя назвать подходящим. На юге к плану выступления тоже отнеслись отрицательно: никто, кроме Волконского, даже не откликнулся на посланные им письма. Волконский же ответил сухо, что в этом году общество еще не намерено действовать.

Тогда Бестужев-Рюмин поехал к Пестелю с целью убедить его в необходимости бобруйского выступления.

Пестель, догадываясь, зачем явился Бестужев, принял его холодно.

— Слышал, слышал, что вы затеваете, — сказал он, здороваясь с ним. — Ну что же, расскажите, как вы хотите погубить общество.

Бестужев улыбнулся таинственно-снисходительной улыбкой и сказал:

— Выслушайте меня, и я сумею вас убедить, я уверен.

— Однако… — сухо ответил Пестель, — говорите, слушаю вас.

— План наш таков, — начал Бестужев. — Надобно увериться в карауле, который будет охранять покои государя, как-нибудь ночью проникнуть в них, арестовать Александра Павловича, потом всех остальных, произвести возмущение в лагере, а вслед за тем, оставя гарнизон в крепости, двинуться на Москву!.. План решителен, быстр и смел!

— Даже излишне… — сказал Пестель. — Неужели вы не понимаете, что в вашем плане буквально все никуда не годится? В ком вы уверены? В четырех офицерах? А солдаты? Вы убеждены, что солдаты, которые будут охранять арестованного царя, исполнят возложенное на них? Авторитет царя у солдат еще огромен. Царь потребует выпустить его, и они не посмеют ему воспротивиться. А потом сознание, что они могут быть спасителями самого царя, подвигнет их на освобождение.

— О, но тогда мы убьем его! — воскликнул Бестужев.

— Советовал бы вам с этого начать, так проще, — спокойно заметил Пестель. — Но дело не только в этом: на что вы надеетесь? На четыре полка? И этого, по-вашему, достаточно?

— А разве вы нас не поддержите? — спросил Бестужев.

— Мы не можем, и не можем потому, что среди нас. еще нет солдат, а это основная сила. Солдату не прикажешь идти против царя — его надо убедить в этом. А для этого надобно время. И объясните, пожалуйста, как вы хотите все сделать без Петербурга? Ведь там мозг страны, оттуда и надо начинать, мы же должны только поддерживать петербуржцев.

Пестель еще долго убеждал Бестужева, и в конце концов тот согласился, что план грешит явной непродуманностью.

На время васильковцы успокоились.

Все лето 2-я армия усиленно готовилась к царскому смотру. На этот раз Киселев решил сделать все возможное, чтобы заслужить генерал-адъютантские аксельбанты. Смотр начался 30 сентября 1823 года. Царь тщательно проверял все, начиная со штаба и кончая церковными заведениями, и всем был приятно поражен: пятилетние труды Киселева не пропали даром, армия находилась в образцовом порядке. Смотр закончился двухдневными маневрами.

Зрелище маневров было великолепным: шестьдесят пять тысяч солдат и офицеров, пехота, кавалерия, артиллерия на пространстве в четыре-пять верст дефилировали перед царем. Одним из первых, радуя глаз выправкой солдат, прошел Вятский полк полковника Пестеля.

Щуря близорукие глаза, царь пристально всматривался в стройные колонны вятцев, на его губах блуждала улыбка, рука отбивала четкий такт шагов. Когда мимо него проходили последние шеренги полка, Александр обернулся к Дибичу и сказал: