При этой мысли Артемис невольно вздрогнула. Нет, герцог Уэйкфилд никогда не станет женским любимцем. Что-то в нем настолько противоречило женскому представлению об идеальном мужчине, что он чуть ли не отпугивал слабый пол. Он явно не принадлежал к тем людям, которыми можно управлять, пользуясь нежностью, красотой и ласковыми словами. Он подчинится — если предположить, что он вообще способен подчиняться, — только по собственной воле.

— О, ваша светлость… — Пенелопа сделала кокетливый реверанс, а Артемис более сдержанно присела рядом с ней. — Как приятно видеть вас сегодня вечером!

— Рад встрече, леди Пенелопа. — Герцог наклонился к ее руке и тут же выпрямился. Его темные глаза не выражали никаких эмоций — ни положительных, ни отрицательных. — Я правильно услышал о Призраке Сент-Джайлза?

Пенелопа облизнула губы, что должно было выглядеть соблазнительно, но Артемис показалось, что ее кузина, по-видимому, сильно нервничала.

— О, это было грандиозное приключение, ваша светлость. Прошедшей ночью я встретила в Сент-Джайлзе самого Призрака!

Герцог молча смотрел на нее. Смотрел, не произнося ни слова.

Артемис мысленно вздохнула. Пенелопа, очевидно, не сознавала, что ее проказа может не понравиться герцогу.

— Кузина, быть может, нам следует…

— Леди Пенелопа обладает удивительным мужеством, достойным великой Британии, — перебил Артемис лорд Физерстоун. — Ее безукоризненные манеры, изящество и красота не могут не вызывать восхищения. Миледи, прошу вас принять эту безделушку как свидетельство моего преклонения перед вами.

Лорд Физерстоун опустился на одно колено и протянул Пенелопе свою украшенную драгоценными камнями табакерку. Артемис же на мгновение отвернулась, чтобы никто не увидел презрительную усмешку на ее губах. «Какой же он глупец, этот Физерстоун!» — мысленно воскликнула она.

Пенелопа потянулась за табакеркой, но герцог ее опередил. Забрав табакерку из руки лорда Физерстоуна, он поднял ее к свету. Сделанная из золота, она имела овальную форму, а на крышке был маленький круглый медальон с изображением девушки, окруженный жемчужинами.

— Очень симпатичная… — протянул его светлость. Повернувшись к Пенелопе, он добавил: — Но эта вещица вряд ли стоит вашей жизни, миледи. Надеюсь, вы больше не станете ею рисковать ради подобного пустяка.

Он бросил коробочку Пенелопе, но девушка совершенно растерялась, поэтому Артемис пришлось быстро и не слишком грациозно броситься на помощь. К счастью, она успела подхватить табакерку, не дав ей упасть на пол. Выпрямившись, Артемис встретила взгляд герцога и на мгновение замерла в смущении. Ведь она относилась к тем, кому положено стоять в сторонке и ничего не предпринимать; да и джентльмены редко замечали компаньонок богатых леди. И вот сейчас…

Если бы у нее спросили, какого цвета глаза у его светлости, она ответила бы, что они темные. И они были именно такими — очень темными, почти черными, но… не совсем. Глаза у герцога Уэйкфилда были удивительные — темно-карие, бархатистые, как свежесваренный кофе, как отполированное ореховое дерево, и они производили приятное впечатление, вот только… Глаза эти были холодными, как металл зимой, и казалось, что от взгляда этих глаз замерзала душа.

— Очень ловко, мисс Грейвс, — прервал молчание герцог и, повернувшись, пошел вверх по лестнице. А Артемис в недоумении смотрела ему вслед — когда он успел узнать ее имя?

— Самовлюбленный болван. — Лорд Физерстоун произнес это так громко, что герцог, должно быть, услышал, однако не подал виду и скрылся в особняке. — Миледи, — обратился лорд Физерстоун к Пенелопе, — я должен принести вам извинения за грубость герцога. Могу только предположить, что этот человек перестал понимать шутки и превратился в старика, не дожив и до сорока лет. Или до пятидесяти? Клянусь, герцог вполне может быть таким же старым, как мой отец.

— Конечно же нет! — Леди Пенелопа нахмурилась, как будто и в самом деле поверила, что герцог внезапно постарел. — Ему не может быть больше сорока, правда?

Вопрос был адресован Артемис, и та ответила:

— Я уверена, что его светлости не больше тридцати трех. — Тихонько вздохнув, она убрала табакерку в карман, чтобы потом отдать ее Пенелопе — если не позаботиться о подарке, кузина непременно забудет его на балу или в экипаже.

— Правда?! — обрадовалась Пенелопа. Потом заморгала и спросила: — Но откуда ты знаешь?

— Его сестры мимоходом упоминали об этом, — ответила Артемис. Пенелопа и сама была дружна — во всяком случае, знакома — с леди Геро и леди Фебой, но не в ее привычках было слушать, а уж тем более запоминать, то, что говорили ее подруги.

— A-а… понятно. Что ж, это хорошо, — кивнула Пенелопа. Она тут же приняла предложенную лордом Физерстоуном руку и направилась в дом.

В холле их встретили одетые в ливреи слуги, взявшие у них верхнюю одежду, и они поднялись по парадной лестнице на верхний этаж, в бальный зал лорда д’Арка. Зал этот походил на сказочную страну: под ногами блестел пол из бело-розового мрамора; над головой сияли хрустальные люстры; огромные вазы были наполнены оранжерейными гвоздиками — розовыми всех оттенков, белыми и темно-красными, — насыщавшими воздух резким пряным запахом; в дальнем конце бального зала оркестр уже что-то играл, и гости в нарядах всех цветов радуги грациозно двигались в танце, словно некие сказочные существа.