— И она знала?

— Мы с ней так и не увиделись. Она ушла до моего приезда, сказавшись больной.

— Что вы делали потом?

— Позвонил Вестли на домашний телефон, но меня переключили на автоответчик. Тогда я поехал домой.

Они довольно долго стояли и смотрели друг на друга. Люстад откашлялся и спросил:

— Кто-нибудь может подтвердить, что вы были в университете Блиндерн?

— Да, наверное.

— Наверное?

— В кабинете Рейдун Вестли сидела одна студентка. По ее словам, она учится в магистратуре. Рейдун Вестли разрешила ей работать в своем кабинете. От нее я и узнал, что Вестли неожиданно плохо себя почувствовала и ушла домой.

— Что вы стали делать, когда вернулись домой?

— Посмотрел телевизор, потом выпил несколько банок пива и лежал, глядя в потолок.

— А на следующий день?

— Ничего. Смотрел в потолок. Потом мне все надоело, и вечером я поехал в центр.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Да.

— Когда вы вчера вернулись домой?

— Не помню.

— В какое время вы позавчера ездили в Блиндерн?

— Не помню… Днем.

— Что ж, Фрёлик… — Люстад криво улыбнулся, на его лице появилось покровительственно-сочувственное выражение. — Я все выясню и дам вам знать. Вы вчера вечером побывали на Экебергвейен?

— Возможно. Понятия не имею.

— И как прикажете расценивать ваш ответ?

— А никак.

— Вчера вечером вас видели на Экебергвейен.

— Ну, значит, я там был.

Люстад нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Франк Фрёлик сделал глубокий вдох и сказал:

— Я напился. Не собирался напиваться, но не выдержал. Последнее, что я помню, — сижу в кафе «Фиаско». Оно рядом с Центральным вокзалом — там продают дешевое пиво. Встретил там коллегу, Эмиля Иттерьерде. Мы с ним сидели в кафе, пили, болтали о том о сем. Потом помню, что поймал такси. На всякий случай, если не знаете, стоянка за углом между «Спектрумом» и отелем «Рэдиссон». Саму поездку я почти не помню, но до самого дома не доехал — меня замутило. Я вышел в Гамлебюэне, потому что перебрал, и меня вырвало. Чтобы немного освежиться, я решил пройтись пешком. Всю ночь я бродил по улицам. Вернулся домой и лег только сегодня в восемь утра. Я пробродил по улицам несколько часов. Наверное, побывал и на Экебергвейен.

— Ночью вы пытались связаться с Фаремо или его сестрой?

— Нет.

— Вы совершенно уверены?

— Да.

— Сосед Фаремо утверждает, что видел мужчину крепкого сложения, который стоял у них за дверью.

— Я там не стоял.

— В котором часу вы вернулись домой?

— Как я и сказал, в восемь. Пришел и сразу завалился спать.

Люстад сунул руки в карманы.

— Ладно, Фрёлик, к вашему рассказу мы еще вернемся.

— Другого я и не ожидал!

На несколько секунд между ними повисло молчание. Загремел лифт. Кабина остановилась. Открылась дверца. Из лифта вышла сгорбленная старуха. Она пристально посмотрела на них.

— Здрасте, — сказал Фрёлик.

Старуха некоторое время внимательно смотрела на Фрёлика и Люстада, потом повернулась к ним спиной и позвонила в дверь соседней квартиры.

— А сестру его вы не видели — после того, как она исчезла? — спросил Люстад.

— Нет.

— Если увидите, передайте, чтобы немедленно связалась с нами.

Франк Фрёлик кивнул. Неприязнь, которую он изначально почувствовал к Люстаду, понемногу рассеялась. Закрыв за гостем дверь, он некоторое время постоял неподвижно, глядя сначала на дверь, потом себе под ноги. В голове было пусто. Вздохнув, он побрел к холодильнику. Придется его печенке еще немного пострадать, но только немножко. Самую малость.

Следующее утро было прохладным, но не морозным. В такой день особенно яркими кажутся последние желтые листья, которые будто стараются расцветить серо-зеленые леса. Рейдун Вестли жила в западном пригороде Осло, на склоне холма над рекой Люсакер, примерно посередине между Рёа и метромостом Колсос. Она жила в перспективном, современном районе, где между обычными многоэтажками стояли дома на одну-две семьи, объединенные общей стеной. Перед каждым — отдельный участок, на каждой подъездной дорожке — свой БМВ. Франк Фрёлик проехал мимо мужчины в рабочих брюках и резиновых сапогах, который мыл машину переносной автомойкой. Проехал еще две дорожки, увидел еще два БМВ и еще одного мужчину в рабочих брюках и резиновых сапогах, который мыл крышу машины из мини-мойки. Наверное, клон, подумал Фрёлик. А может, просто дежавю. Во всяком случае, ни один из мойщиков не обратил на него никакого внимания. В таких местах никто ничего не видит, никто ничего не помнит. И только на допросах в полиции вдруг вспоминают гораздо больше, чем можно себе представить.

На входной двери красовалась латунная табличка с именем и фамилией. Фрёлик позвонил. Тишина. Над латунной табличкой нависала бронзовая львиная голова. На лапах лежал дверной молоток. Он взял молоток и стукнул один раз. Дверь открылась.

Он едва узнал стоящую на пороге женщину. В тот раз, в аудитории, она показалась ему сильной и уверенной в себе — типичная обитательница дорогого квартала, владелица большого дома с участком, над которым поработал дорогой дизайнер. Наверное, так оно и было. Коричневые и темно-красные жалюзи сочетались с цветом ее кожи, волосами, крашенными хной, и карими глазами. И все же Рейдун Вестли, которая вышла открыть ему дверь, казалась собственной тенью. Лицо осунулось от недосыпа. На ней был спортивный костюм, ей вовсе не подходивший и лишь подчеркивавший общее впечатление упадка. Из комнаты пахло табаком.

— Вы! — хрипло выдохнула она. — Я знаю, кто вы такой!

Фрёлик откашлялся:

— Можно войти?

— Зачем?

Фрёлик не ответил. Подумав, Рейдун Вестли посторонилась, пропуская его.

Воздух в гостиной был спертый и сизый от табачного дыма. Фрёлик увидел множество пепельниц, до краев набитых окурками. За спиной Рейдун Вестли стоял большой журнальный стол, заваленный бумагами и старыми газетами. На стенах висели картины без рамок.

Одну картину Фрёлик узнал: она принадлежала кисти Хьелля Нупена. Вторая, более мрачная, работа Эрнульфа Опдаля. Авторов других он не знал. Только стены и напоминали о чистоте и порядке — совсем как в ее кабинете. А вот остальное… На полу стояли пустые винные бутылки, валялись пакетики из-под чипсов, надорванная коробка из-под пиццы и пустые сигаретные пачки. Мини музыкальный центр опасно балансировал на массе скрученных проводов за незастеленной кроватью. Ступать приходилось осторожно, чтобы не раздавить многочисленные компакт-диски. На подоконнике горделиво стоял пыльный, грязный заварочный чайник, окруженный дохлыми мухами.