Была ли у меня возможность избежать такой жестокой участи и добиться научных результатов без тех жертв, которые мне пришлось принести на «алтарь науки», в борьбе за истину, за историческую правду и в значительно меньший срок? Была. И не одна…

Первая – отказаться от той научной позиции, на которой я стоял, и принять «точку зрения» своих непримиримых «оппонентов». Но это было совершенно неприемлемо для меня как ученого-историка. Ни при каких условиях я не мог встать на путь беспринципности, угодничества кому бы то ни было, отказаться от борьбы за истину, за объективное освещение истории.

Вторая – в самом начале пути в науку, еще на этапе курсовой и дипломной работ и первых публикаций. Узнав и осознав, что меня ждут трудные и сложные испытания, можно было сменить тему (проблему) научного исследования.

В те годы в особом почете были «научные» работы о деятельности коммунистических организаций регионов (или в целом КПСС) в условиях развитого социализма в той или иной сфере жизнедеятельности советского общества. Таким «научным исследованиям» была открыта «зеленая улица» и для защиты диссертаций, и для научных публикаций, издания монографий.

Можно было использовать и хрущевский период в деятельности КПСС. Ни в коем случае не покушаясь на «творческое» развитие теории коммунистического строительства в документах XX, XXI и XXII съездов КПСС и в новой Программе КПСС – программе построения коммунизма в СССР. Но при моем критическом отношении к этим «выдающимся научно-теоретическим выводам» моя научная работа по исследованию этих проблем, мягко говоря, очень скоро стала бы никому не нужной макулатурой и осела бы мертвым капиталом в архивных фондах.

Таким образом, я был обречен заниматься исследованиями той проблемы, той темы, тех вопросов, которые меня глубоко интересовали, занимали, которые мне хотелось изучить и осветить, отстоять результаты своих исследований, внести свой вклад в их разработку, в историческую и историко-партийную науку. Потому я и решил идти до конца, ни при каких условиях и испытаниях не отказываясь и не отступая в борьбе за историческую правду. Это был мой удел, и я рад и счастлив, что прошел его до конца, прошел достойно и мужественно…

Моя научная деятельность, многие годы осложнявшая и омрачавшая мою жизнь и подрывавшая здоровье, совершенно не типичная для советского времени. Что называется, «исключение из правил», возможно, единственная в своем роде в историко-партийной науке.

Она сложилась в силу стечения обстоятельств: реального наличия различных подходов к восприятию и освещению фактов и событий, имевших место в истории борьбы за Советскую власть в Черноморье, двумя группами её участников, обнаружившихся вскоре после гражданской войны. Эти позиции и различные подходы поделили историков-исследователей революции и гражданской войны в этом районе на две противостоящие друг другу группы.

Осложнялась ситуация чрезмерным, субъективным и необоснованным вмешательством отдельных партийных работников в спор двух группировок – ветеранов революции в Черноморье и её исследователей. В Краснодарском крае такую позицию занимал тогдашний секретарь Краснодарского крайкома КПСС по идеологии И. П. Кикило; в ЦК КПСС – помощник Генерального секретаря Л. И. Брежнева Е. М. Самотейкин. Их поддерживали также отдельные сотрудники Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, по моему мнению, сугубо конъюнктивно, желая угодить партийной власти.

В одном случае, секретарь крайкома КПСС И. П. Кикило, используя своё служебное положение, поддержал моих оппонентов, при этом всячески третируя и дискредитируя меня и мою научную позицию.

В другом – помощник Генерального секретаря ЦК КПСС Е. Самотейкин пошел на поводу своего отца, одного из ярых моих «оппонентов».

Именно эти, чисто субъективные позиции отдельных лиц, и обусловили сложность моего положения в научно-исследовательской деятельности.

О том, что это так, более чем убедительно говорят итоги этой многолетней «околонаучной» свары.

Позиции моих «оппонентов», опиравшихся на помощь и поддержку партийной власти, были отвергнуты абсолютным большинством ученых, вовлеченных в этот «спор»; Специализированными Советами Ростовского и Ленинградского государственных университетов, где проходила защита моих кандидатской и докторской диссертаций; многими ответственными работниками ИМЛ при ЦК КПСС; принципиальной и объективной позицией Высшей Аттестационной Комиссии ВАКа СССР.

Об этом говорит и тот факт, что после того как мой главный «каратель» и «гонитель» был лишен поста секретаря крайкома КПСС, решительно изменилось мое положение и отношение ко мне, ко всей моей работе, включая, прежде всего научную деятельность.