Развернув блокнот, он начал вдохновенно писать:

Далее у него слегка застопорилось, хоть уже имелись в наличии не очень, правда, современные, но вполне сносные рифмы «виденье» и «красота»… Дело в том, что в поэме Букашкин задумал призвать на подхват почина решетовцев всю систему обслуги, включая официанток, шоферов такси, домовых слесарей, но, не обладая достаточно сильным воображением, никак все-таки не мог себе представить такую, мягко говоря, утопию, как, например, дающий сдачу таксист.

Вздумав по образцу некоторых классиков подкрепить свой творческий перерыв стаканом чая, Букашкин вызвал горничную и попросил принести чай в номер, и сам испугался своей дерзости. Он, конечно же, не ожидал, что его за это ошпарят кипятком, но каких-то решительных действий ожидать был вправе на основании длительного опыта проживания в гостиницах.

Но когда ему принесли чайничек с заваркой, и даже лимон, а рупь, который он совал в руки горничной, она отвергла, Букашкин окончательно пал духом.

И тут ему в голову закралась коварная мысль, что такая стойкость и твердость характера может быть только у матерых преступников, которые отвергают незначительные купюры, чтобы не привлекать внимания к громадным подпольным доходам. И, может быть, все, что творится в этой гостинице, рассчитано на притупление бдительности клиентов, чтобы потом, улучив момент, каким-то хитрым способом обобрать их до нитки.

Как сознательный гражданин он собрался вместо поэмы написать сигнал в органы, чтоб получше присмотрелись к странным порядкам в решетовской гостинице, где, судя по всему…

Но в другом городе отоспался в гостиничном вестибюле на чемодане, потом отдал дополнительную пятерку за место в номере, да рупь — тете Фросе за слабый замок в чемодане; получил в буфете бутылку кефиру, которую буфетчица через головы местных пьяниц сунула ему с презрением, обозвала его почему-то Емелей; потом у книжного киоска ознакомился с прошлогодними достижениями в области коневодства и — вошел в привычную колею, так что чудеса в Решетове представились ему как бы виденными во сне.

…Когда обо всем пережитом он рассказал сослуживцам, его посчитали мистиком и фантастом.

В наш реактивный век все труднее с престижем: то один тебя обскачет, то другой! Не успеешь завести кнопочный телефон — у Дубининых уже черная ванна и подписная «Библиотека фантастики». Поменяешь ванну, а мадам Марцинникова уже похваляется французскими колготками и фотокарточкой самого Штирлица с автографом.

Но наша семья — мы с супругой и дочурка — трудностей не боится и успешно их преодолевает!

Вот недавно захожу в НИИ и замечаю там в одном месте табличку: «Процедурная. Экспериментальная порка с 12 до 13 ч.». Возле дверей сидит вахтер и никого не пускает.

Я поинтересовался:

— Что там делают?

— Порку, — отвечает вахтер. — Процедура такая… пользительная для организма.

— А зачем?

— Для кровообращения, — говорит. — И для ума! Ум просветляет. Ну и заметно прибавляется его.

Я на свой ум не жалуюсь, у супруги ума даже чересчур, дочурка подрастает — дельфин, а не ребенок! Однако продолжаю интересоваться:

— Как же это делается?

— Обыкновенно, — отвечает вахтер. — Разложат на топчане и давай всыпать, откудова ноги растут.

— Нарушителей, что ли, каких?

Вахтер держится гордо:

— Еще чего! Большие люди пользуются, которые со степенью.

— А мне, — спрашиваю, — можно попробовать?

— Еще чего!

Я, конечно, возмутился.

— Что за дискриминация! — говорю. — Сегрегация какая-то! Апартеид! Почему им можно, а мне — нельзя?

— А потому, — отвечает, — что нос не дорос!

— Ну это мы еще посмотрим, — говорю. — У кого дорос, а у кого нет! Я сам скоро остепенюсь.

— Когда остепенишься, тогда и придешь!

Дома я рассказал обо всем супруге, она опечалилась:

— Значит, среди интеллектуалов это веяние давно идет, а мы как всегда в арьергарде!

Короче говоря, две недели я землю ел, а заполучил-таки директора этого НИИ к себе в гости. Престижное виски «Белая лошадь» у меня сберегалось, две бутылочки пепси-колы с выставки. «Лошадь» директор «осадил», а от пепси отказался как от сильно возбуждающей нервную систему. Приступили мы к делу, а он виляет.

— Ей-богу, — говорит, — не знаю, что там за порка такая! Это мой зам по науке в курсе, его компетенция. А я сейчас в основном хлопочу о переводе института в первую категорию с соответствующим расширением штата и, разумеется, окладов.