Девушка затаила от любопытства дыхание и даже не отреагировала на очередную дружескую шпильку. А Семен вдруг умолк и начал медленно и важно дегустировать принесенное с собой печенье, запивая его маленькими глоточками чая. Ника, конечно, знала гнусную способность своего приятеля «держать партер в напряжении», но тут не стерпела и взвилась:

— Ну, продолжай же! Печенье от тебя не убежит, а чай я новый после твоих баек заварю.

— Продолжаю, — невозмутимо вернулся Сёмка к своему повествованию. — Одет был наш труп… в небесно-голубые трусы турецкого производства с розовыми сердечками и надписями «I Love You», полосатую тельняшку с дамской брошкой на груди, матросскую бескозырку набекрень… И он вовсе не был трупом!!!

Представив себе голоногого типа в абсолютно нелепом наряде, Ника подумала: «Вот уж точно — по одежке протягивай ножки…» Но вслух она выпалила другое:

— Как это не был трупом?

— А так! При проведении первичного осмотра на месте происшествия оперативники не обнаружили на теле мужчины никаких следов насилия. Поскольку от него невыносимо разило алкоголем, мы решили, что это — поклонник Айвазовского, который устроил в подпитии персональный ночной обзор выставки, но не рассчитал дозу и заснул в процессе культурного мероприятия мертвецким сном. Однако вскоре обнаружилось, что любитель морской воды и водки не реагирует ни на какие раздражители, пульс у него не прощупывается, а кожные покровы ледяные, как твои батареи центрального отопления. Естественно, начали подозревать худшее, но прибывший вскоре врач определил, тем не менее, что клиент жив и нуждается в срочной помощи. Его госпитализировали, но все же через час он скончался, так и не придя в сознание…

— Так отчего он умер? — нахмурилась Лосовская.

— Еще точно не установлено. Или некачественный самогон, или медленно действующий яд вместе с большой дозой снотворного. Скоро это будет известно.

— Но кто его отравил? Зачем? Какой смысл у этой бредовой фантасмагории?! — разразилась градом вопросов Ника.

— И я хотел бы знать, — развел руками Мармеладов. — То ли это несчастный случай, то ли самоубийство ностальгирующего моряка у милых его сердцу морских пейзажей. А может быть, убийство, совершенное эстетствующим извращенцем.

— Так вот почему ты прямо с порога про любительский театр заговорил, — заинтригованно произнесла девушка. — Всё это действительно несколько напоминает мазохистский или садистский фарс…

— Именно так, Никуша, — подтвердил Мармеладов. — Но пока ничего толком не ясно. Поведай мне лучше вот что: не заметила ли ты вчера на выставке и вообще в музее чего-нибудь этакого, суперэкстраординарного?

Ника предвидела подобный вопрос и всё же надолго замолчала, пытаясь выцепить что-нибудь полезное из собственной памяти. Но ступор от только что услышанной страшилки был настолько силен, что память не отзывалась.

— Извини, Сёма, мне надо сосредоточиться в одиночестве. Ты же знаешь, какая я рассеянная. Если вдруг вспомню что-то примечательное, сразу тебе звякну. Ладно?

— Ага. Постарайся, дорогуша, а я побегу!

И Семен убежал, оставив недоеденное печенье и привкус театрально-дурной нереальности.

Экскурсовод Любовь Левкасова провела начало буднего дня как обычно: два долгих, утомительных часа она добиралась тремя видами транспорта до места работы.

Жила Люба на той окраине Питера, подземные глубины которой до сих пор еще не начали сотрясать грохочущие поезда метро. Высматривая трамвай на остановке у своего дома, девушка вспоминала недавнюю поездку в Вену. В сказочной австрийской столице нужные трамвайчики никогда не заставляли себя ждать более пяти минут!

Тоскливые Любины вздохи обрели, наконец, позитивный оттенок: на горизонте показался он — долгожданный, желанный, спешащий к ней, как и положено, строго по трамвайным рельсам.

Зайдя в вагон, довольная девушка опустилась на свободное сиденье и вздрогнула: «Славка?». Однако, когда молодой человек, дремавший впереди нее, слегка повернул голову, то оказался хоть и милым, но совсем не родным. Ну конечно, как мог здесь объявиться Славик, ночевавший сегодня в своем «холостяцком» убежище в центре города? К тому же просыпался он там не раньше полудня — после выстрела пушки в Петропавловской крепости…

Девичьи мысли привычно потекли по давно проторенному, невеселому руслу. Со Славой они были знакомы с глубокого детства. Вроде бы как любили друг друга и вроде бы как наконец поженились. Но столь желанный брак, о котором она не раз даже в церкви молилась, не принес ей ни счастья, ни покоя.

Новобрачные жили вместе с Любиной мамой, что никак не способствовало расцвету зеленых супружеских отношений. Обе женщины основную часть суток пропадали на обожаемых работах, а Люба к тому же дописывала по вечерам искусствоведческую диссертацию.

Ее муж Славка был как бы свободным художником — по крайней мере, имел к тому определенную склонность. Днем он слонялся в вынужденном одиночестве по квартире, ночами почитывал заумные книжки и до крайности раздражал своей нерегламентированной и пассивной жизнью общественно-полезную тещу. Сам Славка раздражался от того, что в перерывах между прочитанными книгами и размышлениями по их поводу под рукой никогда не оказывалось тарелки горячего домашнего супчика и жены, которая бы охотно выслушала его рассуждения. Грандиозные Славкины комментарии ко всему, происходящему на этой планете и за ее бренными пределами, никого в этом доме не интересовали.