Вспомнилась ночь, проведенная в селе Митиризове, и та ужасающая бедность, которая так возмутила его юную душу. Захотелось навестить тот гостеприимный дом, под кровом которого впервые была отчетливо им понята вся глубина задавленности родного народа.

Вот и село. Все те же жалкие халупы, все те же шелудивые псы, голодные и злые. Как и в прошлый раз, из хатенки вышел согбенный нуждой человек. Левский пристально вгляделся в его лицо, но оно ему ничего не сказало.

Опять суетилась хозяйка, стряпая незатейливую еду. Васил напомнил о том вечере, когда он с дядей сидел здесь у камелька.

— Когда это было?

— Лет двадцать назад.

— Давненько... Отец бы вспомнил, а я тогда мальчонкой был.

— А где отец?

— Родители давно умерли, — хмуро ответил крестьянин и тут же зло добавил: — Такой жизни даже терпеливый осел не выдержит.

— А человек, выходит, терпеливее осла оказался? — сказал Левский, испытующе поглядев на молодого хозяина.

— Отцы терпели...

— А дети?

— Дети не хотят от голода умирать, на чужом хлебе из милости жить.

— Это верно: чужой хлеб зубы крошит. Но человек должен есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть.

Не в сытой жизни счастье. Есть цели более достойные человека.

Крестьянина заинтересовали слова незнакомца. Широко раскрыв глаза, глядел он на него, как бы пытаясь разгадать, кто перед ним.

— Откуда ты? — спросил он гостя.

— Из Карлова.

— Из Карлова? Вот как... А не знаешь ли ты карловского дьякона?

— Это какого дьякона?

— Который людям о свободе говорит вот так, как ты. Есть ли такой дьякон, или люди его выдумали?

Разговор пошел откровеннее. Левский сказал крестьянину:

— При встрече с людьми, которым доверяешь, говори, что есть на свете дьякон из Карлова и что он не один. Он и много его друзей ходят по селам, чтобы будить народ. И ты можешь стать его другом, его помощником. Настанет время, и к вам в село придет дьякон или пришлет своих товарищей. Готовься сам и готовь других к тому часу.

В глубоком почтенье склонился перед гостем крестьянин:

— Все сделаю, как ты говоришь. Скажи дьякону: в Митиризове у него будет много друзей.

...Знать, глубокий след оставило посещение Левского маленького подбалканского селенья. Когда сбросят жители его турецкое рабство, они вспомнят карловского дьякона, который звал обездоленных на борьбу за свободу, и назовут свое село именем его: Васил Левский.

Далеко за околицу проводил крестьянин гостя, а прощаясь, сказал:

— Будь осторожен! Слышали мы, что турецкие власти ищут того дьякона под каждым камнем, под каждым кустом.

Знал это и Левский. И как ни осторожен он был, враги выследили его. В Калофере друзья рассказали о подозрительных действиях властей и посоветовали, не мешкая, идти дальше, в Казанлык. Учитель Иван Фетваджиев, давний товарищ Левского, такой же голубоглазый блондин, дал ему свой паспорт.

— Я у турок пока не на подозрении, иди под моим именем.

Тревожные слухи подтвердились. Не успел Левский расположиться в хане старой Ганы, что стоял у въезда в Казанлык, как нагрянули полицейские. Но бабушка Гана, предупрежденная, знала, какой постоялец прибыл к ней, и быстро приняла меры к спасению его.

— А ну-ка, живо лезь сюда, — указала она на ворох натканного ею полотна, а сама села за стан.

В комнату влетел полицейский:

— Кто у тебя есть посторонний? Говори!

— Не привел бог сегодня ни одного приезжего, господин начальник. Если так и дальше пойдет, придется закрывать хан. Да что я заболталась, старая? Такой гость, а я его баснями угощаю. Прошу отведать чашечку кофе, рюмку ракии.

Ракия у бабушки Ганы старая, забористая. Полицейский быстро разомлел. Отделавшись от него, хозяйка пошла высвободить пленника:

— Вылазь, дорогой, вылазь! Убрался этот узун ахмак, долговязый дурак.

Так, оберегаемый друзьями, шел Левский сквозь опасности.

В Пловдиве он нашел горстку молодежи. Этого было немного, но достаточно, чтобы заложить в городе фундамент революционной организации. На большее в этом центре греческого засилия и чорбаджийского зазнайства он не рассчитывал.

Как и в прошлый приезд, Левский навестил Найдена Герова. Отношение его к идее Левского за это время ничуть не переменилось. Сторонник комитета «старых», он отрицал революционный путь освобождения Болгарии, как русский консул, он всецело полагался на Россию.

30 мая 1869 года Н. Геров писал лидеру комитета «старых» Христо Георгиеву в Бухарест: «Шесть-семь дней назад уехал отсюда дьякон. Как здесь, так и всюду, где он побывал, он показывал одну прокламацию на болгарском языке к болгарам с печатью Временного болгарского правительства, а другую на турецком языке для турок. Он их имел по одному экземпляру, а потому только показывал, но не оставлял. Я их видел. Турецкую не мог прочитать, а болгарская ничего не стоит, пустое дело, и я боюсь, что некоторые дадут обмануть себя и увлечь, а потом и других до беды доведут...»