Под дубами, прямо вдоль реки, раскинулась ветвистая березовая роща. По ней никто, даже и летом, не ходит. Даже сам князь побаивается в нее заходить. Дворовые поговаривают: в этой роще стонут души умерших, тех людей, кто когда-то жил в барском доме и после своей смерти оставил недобрые воспоминания, особенно мужская половина. Князья со своими сыновьями потонули в бесконечном блуде и из грехов тяжких не выходили. А уж о страданиях крепостных и говорить нечего — мало, кто из них своей смертью помирал, дожив до старости…

И густо заросшего сада люди боялись. В конце его, где овраг крутой, стоит старая башня. Возле неё, не раз и не два, люди видели призраков — мужчину и женщину. На голове мужчины золотая тюбетейка, ходит на четвереньках. Заметит если — побежит за тобой, а вот догнать не может. Чем-нибудь бросит и, если попадет, то это место на твоем теле посинеет. Затем будешь кашлять и вскоре отправишься на тот свет. Вокруг башни в полночь, в самые знойные летние дни, ходит высокая, стройная телом красавица. Она то плачет-причитает, то запоет песню, то снова заплачет навзрыд. На ней всегда одно и тоже черное платье, на голове — платок. Об этой женщине лыковские старики такую байку сказывают. Был у нынешнего Егора Александровича престарелый дедушка, а у того была жена — красавица, персиянка. Каменная башенка поставлена в ее честь. Однажды кто-то вошел в башню, а там их хозяйка в петле висит…

А в березовой роще есть поляна, в середине которой растет ольха со срезанной молнией верхушкой. Вокруг нее, люди видели своими глазами, каждую ночь пляшут три молодых грузина. Пляшут-пляшут, потом давай друг друга грызть. Заметят, что ты наблюдаешь за ними, и на тебя набросятся. Эту поляну люди стороной обходят. В позапрошлом году у управляющего Платона Зотова рысак убежал да и остановился травкою полакомиться на той поляне. Тут в самый раз те грузины. Так ведь сожрали рысака! Правда, кто-то из местных охотников осмелился утверждать, что в округе пара волков появилась.

Из людей в этой роще пропал крепостной князя Грузинского Роман Перегудов, который убежал от княжеской кабалы в заснеженную Сибирь. Вернулся он с денежками, а жена его с тремя ребятишками уже померла от голодухи. Ну, холоп княжеский с горя и пошел в березовую чащу. И до сих пор его не видать.

Между пятью дубами поставлен в память первой жены Егора Александровича памятник. Глядит с каменной мраморной плиты княгиня, Авдотья Семеновна, как живая, улыбается. Проводили ее на тот свет без церковной службы — отпевать не разрешил Грузинский. Про это самоуправство донес кто-то в Нижний, оттуда два следователя приезжали. Угостил их князь, как надо, на серебряном блюде подарки поднес. Уехали чиновники. А спустя полгода из Нижнего вновь прибыли дознаватели. Спрашивали, как жена померла, при каких обстоятельствах. По многим спинам пустили розги, но ничего нового добавить никто не мог. Да и откуда рабам знать, как и отчего их княгинюшка померла? Накануне вечером выпила чайку с вареньем, а утром встать ей уж не пришлось. Дознаватели опять уехали сытые, с подношениями. Князь уехал в Петербург, спустя два года вернулся в Лысково и статую привез.

В середине сада, в глубине деревьев, стоит церквушка, перед ней на могильном холмике железный крест. Этого местечка жители не боятся, даже специально приходят сюда, чтобы помолиться. Это место всей округе известно как «могилка Любаши». После смерти жены Егор Александрович нежно любил крепостную Любашу, которая родила от него дочку Софью. Люба не красотой князя присушила, а сердечным теплом да лаской. Укажет только пальчиком князю, тот в момент исполнит любую ее прихоть. Говорила она мало, да и улыбалась редко. Капризов ее никто не слышал. А добра — множество. Была готова, если надо, последнюю кофту с себя снять, чтобы помочь. Крепостные любили свою молодую хозяйку, княжеский гнев не так сильно обрушивался на них. По уезду слух даже разошелся было, скоро, дескать, Любаша станет княгиней.

— Вот бы хорошо! — радуясь, выдохнуло село.

Даже пять дубов древних, которые шелестели под ветром, радовались этому событию. Любили все Любашу!

Грузинский в самом деле готовился к свадьбе, стряпали, варили на всё Лысково, чего в именье никогда не было.

— Пусть на всю необъятную Рассею знают, как грузинский цесаревич на крепостной женится! — объяснил он местному батюшке, договариваясь о венчании.

Ночью, накануне свадьбы, совершенно неожиданно Любаша отдала Богу душу. Тихо и незаметно угасла, как звезда на утреннем небе, в которое она так любила глядеть. Князь уехал в Петербург, забрав Софьюшку с собой. Там он отдал ее в Смольный институт благородных девиц, где учились только дети дворян. Спустя некоторое время он выдал её замуж за графа Сент-Приест. Грузинский подарил молодым село Сеськино — одно из своих многочисленных владений.

Сонечка недолюбливала папеньку, считала его убийцей матери. Поэтому виделась с ним мало и наведывалась в Сеськино очень и очень редко.

Сегодня князь получил от дочери краткое письмо. Она просила Грузинского, чтобы он присматривал за Сеськиным пристальнее. Князя это встревожило. Во-первых, она никогда ему не писала раньше. Во-вторых, никогда ни о чем не просила. Раз это случилось, значит, на то есть серьезные причины. Как-никак, а Софья — единственный его росток. Хотя своего имени в юные годы он ей не дал, но отречься тоже не смог. Вместе с тем Грузинский понял: под окнами жизни остановилась его собственная старость. Красота, бесшабашность и удаль молодецкая покатились под гору, в гору теперь их уже не поднять никаким земным силам. Беспросветным одиночеством жизнь его обернулась, хотя вокруг вертелись беспокойными муравьями сотни слуг. Богат Грузинский — много земли и сёл у него. Все они были дарственные, пожалованные его предкам еще в царствование Михаила Алексеевича Романова. Тогда древние мордовские земли русский царь радушно раздавал всем, кто ему верно служил.

Из коридора донесся приглушенный разговор. Платон кого-то спрашивал. Отвечавший голос князю показался знакомым, он его где-то раньше слышал. Грузинский откинул одеяло, сел. В спальне было холодно — ставенки плохо прикрыты. На стеклах окон мерцали и перемигивались февральские звездочки. Ступая босыми ногами по устланной на полу медвежьей шкуре, Грузинский выглянул за дверь. Платон, увидев хозяина, почему-то шепотом сказал:

— Хозяин, посланец от самого губернатора…