Ну вот, наконец-то, и Сквортцоф. Великан выглядит чернее тучи, если можно так выразится о его физиономии цвета кирпича. За ним следует Баклажан с гри-гри на груди, затем Эрих, полицаи. Последними заходят Бахманы. Видимо, великан позвал и их.

Сквортцоф занимает место во главе стола, кладёт на соседний стул свой портфель. Творческие люди тоже садятся. Инспектор окидывает всех колючим взглядом.

– Вы уже знаете о смерти Марии Бахман, – басит верзила, – а я хочу знать, видел ли кто-нибудь из вас или слышал что-либо относящееся к этому событию?

Художники молчат. Выждав минуту, Сквортцоф начинает поимённый опрос.

– Доктор Бахман?

Видно, что маэстро с трудом держит себя в руках. Тем не менее, он корректно отвечает инспектору:

– Я не верю, что Мари покончила с собой.

Понтип кивает, соглашаясь с мужем. Дюймовочка больше не улыбается.

– Герр управляющий?

Эрих отрицательно качает большой головой.

– Фрау Ланг?

Лиля неуверенно отвечает:

– Может быть, всему виной смерть её молодого человека? Мари и Харди были красивой парой.

– Герр Никс?

– Не знаю. Наверно, фрау Ланг права. Это из-за Харди.

– Герр Рихтер?

Плешивый Кельвин недовольно кривится.

– Я с Мари вообще не общался.

– Фрау Калиновски?

Селина, закрывая лицо промокшей салфеткой, невнятно произносит:

– Не могу поверить, что всё это происходит на самом деле! Какой-то кошмар!

– Герр Трепнау?

– Ничего не могу сказать. Может, правда, из-за Харди?

– Герр Почемутто?

Эмоциональный итальянец воздевает руки к небу и обрушивает на инспектора водопад слов, из которых я понимаю только: «О, мадонна!» Сквортцоф нетерпеливым рыком прерывает излияния Почемутто:

– Ясно. Фрау Крюгер?

Урсула пожимает мощными плечами.

– Не представляю себе, чтобы совершенно нормальная девушка покончила с собой из-за такого повесы, как Харди.

Сквортцоф сверлит взглядом людоеда жильцов азюльхайма: Кокоса, Круглого Ына и Баклажана. Все трое заявляют испуганным хором:

– Ничего не знаем, не видели, не слышали, не трогали.

Верзила разворачивается вместе со стулом в мою сторону. Так сказать поворачивает целый комбайн ради одного колоска.

– Герр Росс?

Я бестрепетно встречаю тяжёлый взор Сквортцофа своими правдивыми очами.

– А вы уверены, герр инспектор, что это не убийство? Впрочем, я не настаиваю.

Великан с подозрением разглядывает меня.

– Вы что-то знаете, герр писатель?

– Я видел комнату Мари. Некоторые детали показались мне необычными.

Сквортцоф заметно напрягается. Его лицо ещё больше наливается кровью, а бородавка на носу наоборот белеет.

– Какие такие детали?

– Вы ведь тоже осматривали комнату, герр инспектор?

– Разумеется.

– Мне бросился в глаза халат, лежащий на постели.

– А что в нём необычного? Халат как халат.

– Я вообразил себе такую картину. Рано утром некто стучит в дверь. Мари просыпается, накидывает халат на ночную рубашку, подпоясывает его и открывает дверь. Видимо, этого человека она знает. Некто входит. Он убивает девушку, снимает с неё халат, бросает его на постель и, используя пояс от халата, подвешивает тело на крюк. Инсценирует самоубийство.

– Но может быть, Мари вообще не одевала халат?

– Тогда бы он, скорее всего, находился на стуле возле постели. На том самом единственном в комнате стуле, на котором до смерти девушки висели джинсы, свитер и ремень.

– Откуда вы знаете, герр писатель, что, где находилось?

– Потому, что одежда лежала на полу возле опрокинутого стула. Вероятнее всего, халат лежал бы там же.

Сквортцоф противно ухмыляется.

– Убеждаюсь, что воображение у писателей действительно развито, но кое в чём вы правы. Мария Бахман не покончила с собой. Мне очень жаль, доктор, но ваша дочь сегодня утром была убита.

При этих словах, несчастный Бахман вскакивает с места и кричит:

– Что за чушь вы несёте, инспектор?! Кому понадобилось убивать мою девочку?

Не смущаясь, Сквортцоф басит:

– К моему глубокому сожалению, герр Бахман, это правда. Наши эксперты сразу установили, что ваша дочь была сначала задушена кожаным ремнём, а уже потом повешена на поясе от халата.

Маэстро на грани истерики. Под нашими сочувственными взглядами Понтип и Лиля уводят бедолагу.

– Такая трагедия! Мари была его единственным ребёнком, – шепчет мне Эдик.