– Ее можно навещать?

Селина оживляется.

– Даже нужно! Коллеги! Если кто-нибудь соберётся к Баклажану – я приготовлю вещи, которые она просила.

– Какие проблемы? Давай, я съезжу, – предлагает Эдик, – и всё ей отвезу.

– А меня возьмёшь с собой? – интересуюсь я. Глупо упускать такой случай.

– О чём речь? Конечно, поехали.

– Сначала нужно спросить разрешения у инспектора, – брюзгливо напоминает нам Кельвин.

– Сами знаем, не маленькие, – грубовато отвечает Эдик плешивому.

Я машинально постукиваю пальцами по столу. На моём тайном языке это означает: «Что, скушал, извращенец?»

После завтрака стою у ворот Замка, наслаждаюсь унылым колокольным звоном. Пять минут назад, по моей просьбе полицай – облегчённая версия Сквортцофа – позвонил инспектору. Сквортцоф попросил передать трубку мне и, выслушав, отпустил к Баклажану.

– Но если узнаете что-нибудь интересное – сразу же сообщите! – пробурчал он на прощание.

А вот и Эдик. Оказывается, мой друг является обладателем смарта – крошечной двухместной машинки. За последнее время их стало много в Нашем Городке.

– Добро пожаловаться, Вадим! – приветствует меня Эдик, едва я просовываю голову в дверку. – Устраивайся в моём «сморчке» поудобнее, пристёгивайся и погнали!

– Надеюсь, ты знаешь дорогу к клинике? – задаю я вопрос, когда мы трогаемся.

– А что тут знать? Сначала граданём, потом курванём, а дальше всё прошильдовано.

– О’кей.

Эдик общается со мной на жаргоне, принятом среди германских русаков. Хотя и с задержкой, но я его понимаю. В переводе на нормальный русский язык, это означает: «Сначала едем прямо, потом свернём, а дальше везде есть указатели».

Клиника расположена далеко за городом, на вершине высокого холма. Далеко по германскому счёту – пять минут езды по автобану плюс десять минут по местным дорогам.

Яростные порывы поднявшегося ветра разгоняют хмурую пелену тумана, и Эдик едет быстро. Примерно сто сорок километров в час. Удивительно, что наша табуреточная поповозка вообще способна развивать такую скорость. Мы даже обгоняем стремительный красный ламборгини. Вообще-то, «итальянец» неторопливо двигается по правой полосе. Его водителя не раздражают огромные ленивые фуры с номерами евростран, ползущие перед самым носом.

– Теперь можешь хвастаться, что ездишь быстрее ламборгини. Я смогу подтвердить, – улыбаюсь я.

– Он просто ждёт, когда крайняя левая полоса станет свободной, – хихикает Эдик. – Вот тогда и «утопит» педаль в пол.

Я тут же убеждаюсь, что мой приятель опять прав. Не успевает он закончить фразу, как мимо нас с рёвом проносится ламборгини и пропадает впереди, в нашем будущем. По сравнению с «итальянцем» наш малыш стоит на одном месте. Эдик испуганно шарахается вправо и «сморчок» начинает пересчитывать белые полоски разметки. Полоски предупреждающе сигналят (есть у них такая функция – будить уснувших за рулём водителей), а я сконфуженно молчу.

– Вообще-то можно и не говорить никому, что потом уже он нас обогнал, – как бы, между прочим, замечает Эдик, возвращая «сморчок» на прежнее место.

Мы сворачиваем с автобана на узкую местную дорогу. Справа и слева за проволочной оградой расстилаются полосатые поля. Вот промелькнула знакомая будка с заметной издалека надписью «цветы». Прошлой осенью мы с Сашей здесь останавливались. В этом месте один предприимчивый фермер выращивает цветы на продажу: георгины, гладиолусы, какие-то ещё. Есть даже подсолнухи и тыквы. Впрочем, на тыквенных грядках тогда торчал колышек с запиской: «тыквы не рвать!». Будка – это касса. В двери, закрытой на замок, проделана щель для денег, над ней скотчем приклеена картонка с ценами, рядом висит банка, полная маленьких острых ножиков. Ножики – для того, чтобы было удобнее срезать цветы. На банке надпись: «Верните, пожалуйста, нож обратно». И на несколько километров вокруг никого.

Помню, как я сидел в машине, ожидая, пока Саша соберёт цветы для мамы. Сидел и размышлял о разнице менталитетов. Здесь фермер приезжает на своё поле лишь вечером, чтобы забрать накопившиеся за день деньги. Закономерно, что доверие к тебе вызывает ответное желание пойти навстречу, не брать лишнее, не уехать не заплатив. А в России рано или поздно, но обязательно вырвали бы все цветы, вытоптали грядки, сломали будку и нагадили в неё. Такое правило. Всё же мы очень разные – жители противоположных сторон Европы.

Эдик паркует подуставший «сморчок» на стоянке перед главным входом в клинику. Отсюда летом Марина забирала меня домой. Вывезла из широких стеклянных дверей в инвалидной коляске – нелепого, с дурацкой повязкой на просверленной голове, беспомощного как идиот. Это теперь я снова герой, а тогда – только, что слюни не пускал. Ладно, проехали.

В сторонке стоят рейсовые автобусы. Клиника Нашего Городка обслуживает весь округ, поэтому здесь, на вершине холма, заканчиваются несколько маршрутов. Возле автобусов кучка водителей, ёжась на ветру, болтает о чём-то своем, водительском. Водители автобусов в Нашем Городке – это солидные дядьки в возрасте, при галстуках, с подстриженными усами и аккуратными причёсками.