Шрифт:
Мышкин заехал в Сунтарскую инородную управу и там потребовал лошадей в Вилюйск, потребовал сухо, высокомерно, как человек, имеющий право распоряжаться казенным добром.
Вот он, Вилюйск! По названию — город, но в действительности даже не село, даже не деревня, это нечто пустынное и мелкое. Русские избы и якутские юрты, лачужки и хибарки, беспорядочно разбросанные, образовали четыре улицы: Малую, Глухую, Набережную и Загородную. Кругом серо и утомительно однообразно. Несколько в стороне, на песчаном бугре, — мрачный тюремный замок, окруженный высокими палями.
Там Чернышевский!
12 июля, жаркий день, а Мышкин кутается в плащ: его знобит, холодные волны перекатываются по спине, а лоб горит, и под фуражкой накапливается пот.
Конь рвется вперед, но Мышкин его сдерживает. Поворот, еще один поворот… Мышкин заставляет себя сидеть в седле прямо, с чуть выдвинутым вперед правым плечом. Ноги дрожат, ком перекатывается в горле, а глаза смотрят на пешеходов холодно, высокомерно.
Наконец — тюрьма! Забор, за забором дом с крутой тесовой крышей.
Там Чернышевский!
Мышкин подъехал к караулке, крикнул:
— Выходи, кто живой!
В окошке караулки показалась голова в казачьей фуражке:
— Чего изволите, ваше благородие?
— Зови начальника!
— Нету начальника.
— Зови помощника!
— Не приказано звать. И пущать никого не приказано. К господину исправнику езжайте. — И голова исчезла.
«Вот как стерегут Николая Гавриловича, — подумал Мышкин. — Жандармского офицера не пропускают к жандармскому унтеру!»
— А где унтер-офицер Фомин?
— К исправнику езжайте, — ответил голос из караулки.
Мышкин поднял коня в галоп. «Что ж, — подумал он, — поедем к исправнику».
А на душе все же неспокойно, во рту горько, перед глазами туман. Но возле дома исправника Мышкин овладел собой, и по ступенькам крыльца уже поднимался надменный жандармский офицер.
Строгим взглядом окинул он казака, отдававшего ему честь, и властным голосом спросил:
— У себя исправник?
— Так точно, ваше благородие! — И казак бросился открывать дверь.
Просторная комната. Из-за стола поднялся пожилой человек в расстегнутом мундире, толстый и безмятежный, с густыми бровями, густыми усами, с большими зрачками, плававшими, казалось, в молочной жиже. Он говорил медленно, слегка задыхаясь:
— Исполняющий должность помощника вилюйского окружного исправника Жирков.
— Поручик корпуса жандармов Мещеринов по секретному поручению, — сухо проговорил Мышкин.
— Чем могу служить, господин поручик?
Мышкин сел и, не торопясь, достал из кармана три документа.
Первый.
Телеграмма из Благовещенска от 3 июня за № 317: «Иркутское жандармское управление Вилюйскому исправнику. Предписываю оказать необходимое содействие поручику корпуса жандармов Мещеринову, командированному сопровождать Чернышевского в Благовещенск.
Барон Фредерикс Верно: Пекко».Второй.
«Препровождая при сем телеграмму, полученную в управлении на Ваше имя от генерал-губернатора Восточной Сибири, управление с своей стороны покорнейше просит Вас не отказать в содействии поручику Мещеринову по исполнению возложенного на него поручения.
4 июня 1875 г. № 419.
И. д. Начальник Управления Капитан Соколов Адъютант Управления Поручик Бурлей».Третий.
Предписание Иркутского губернского Жандармского управления от 4 июня 1875 г. за № 418 унтер-офицеру Аггею Фомину: «Предписываю исполнить в точности и без малейшего замедления все приказы поручика корпуса жандармов Мещеринова, относя щиеся до перевода посаженного в г. Вилюйске Николая Чернышевского во вновь назначенное местожительство.
И. д. Начальник Управления Капитан Соколов Адъютант Управления Поручик Бурлей».Жирков читал документы долго и внимательно, но, как показалось Ипполиту Никитичу, с какой-то нарочитой неторопливостью.
— Распорядитесь! — резко сказал Мышкин.
Толстый исправник достал из кармана носовой платок, вытер им лицо и рассмеялся:
— Ать-два — и распорядитесь. Торопыга вы, господин поручик. Легко сказать «распорядитесь». Ведь вы требуете Чернышевского, Чер-ны-шевского, господин поручик.
Мышкин вскочил на ноги: звякнули шпоры, звякнули наконечники аксельбантов.