В глубине магазина, у длинного застекленного прилавка, стояли две женщины и с интересом рассматривали красивый фарфоровый сервиз. Под стеклом витрин уютно расположились, старинные, фолианты с застежками, маленькие иконки, разнообразные поделки из яшмы, малахита, сердолика и других полудрагоценных камней, бронзовые статуэтки, пепельницы, старинный письменный прибор, портсигары, бусы, гребни, альбомы в потертых переплетах, чеканное блюдо, серебряные, с позолотой, ликерные рюмочки и прочая антикварная мелочь.

— Вы что-то хотели купить? — невысокий черноволосый человек в старом потертом халате неопределенного цвета приветливо улыбнулся Бикезину из-за прилавка. — О, у нас много замечательных вещей. Посмотрите, какая прелесть этот портсигар! Я считаю — лучший подарок для друга. Не нужен портсигар? Тогда купите бусы — восемнадцатый век!

— Нет, нет. Я совсем по другому делу… — капитан протянул свое удостоверение.

— Опять милиция! Месяц назад — милиция, вчера — милиция, сегодня — тоже… Бог мой, что такое? Чем провинился этот несчастный магазин перед милицией? Мое бедное сердце…

— Извините, с кем имею честь?..

— Либерман, Давид Моисеевич. Директор, продавец, грузчик, уборщица и еще бог знает кто в одном лице.

— Давид Моисеевич, мне нужно с вами побеседовать.

— О, я так и знал! Сначала беседуют, потом забирают. А затем извиняются и выпускают — что можно иметь с этого барахла? Кроме неприятностей… Сейчас закрою дверь. Милые женщины, приходите после обеда! Да-да, оставлю…

— Давид Моисеевич! Я к вам пришел, представьте себе, на консультацию.

— На консультацию? Это меняет дело! Вы правильно пришли, молодой человек. Простите — товарищ капитан… Давида Либермана знают во Львове; да что во Львове — в Киеве! Он может ответить на любой вопрос касательно антиквариата, оценить правильно любую вещь.

— Во-первых, Давид Моисеевич, этот разговор должен остаться между нами…

— О чем речь?! Я буду нем как могила.

— Во-вторых, насколько мне известно, через ваш магазин вместе с различной дребеденью проходят вещи большой исторической ценности, которые, естественно, и стоят немало.

— Да, вы правы. Но что вас конкретно интересует?

— Иконы. Как производится купля-продажа, цены и кто покупает?

— Если на комиссию поступают иконы, то прежде всего их осматривает эксперт художественного фонда. Некоторые из них, имеющие большую художественную ценность, покупают по рекомендации эксперта музеи. Остальные идут в свободную продажу.

— А цены?

— В пределах от пятидесяти рублей до пяти тысяч.

— Да-а, приличные суммы… И покупают?

— Ха, спрашиваете! Еще как — мода…

— А кто постоянно скупает иконы? Иконы высокой стоимости?

— У меня есть квитанции, но я могу и так назвать, если вам нужно.

— Пожалуйста…

— Колядко, Зильберштейн, Козлов, Брагин… Ну и еще, пожалуй, Сосновский.

— А Ковальчук у вас покупает иконы?

— Товарищ капитан! Так бы сразу и сказали, что вам нужен Ковальчук. О-о, это был великий человек! Он сюда не заходил, его наш хлам не интересовал. Ковальчук знал толк в иконах, он имел большие деньги и большие связи. За икону из своей коллекции он мог безбедно дожить до глубокой старости даже у нас в Союзе. А если ее продать за границей! Бог мой, он был бы миллионером…

— Откуда вам это известно?

— Либерман все знает! Одну из его икон я держал в руках — это такая икона! Андрей Рублев — вы представляете себе, что это такое?! Нет, вы себе не можете представить… Вам нужно знать, кто доставал ему эти иконы? Я угадал?

— Да, в какой-то мере…

— Но вы никому не скажете об этом? Если кто узнаёт, что я вам тут наболтал, бедная моя Рива! Бедные мои дети!

— Ну что вы, Давид Моисеевич, я вам обещаю… Так кто же?

— Во Львове есть такой Чаплинский. Это очень нехороший человек, поверьте мне. Он богат, как Крез. И хитер, как лиса. Но Ковальчука он почему-то боялся. Чаплинский ему иконы за бесценок отдавал. И какие иконы!

— Адрес Чаплинского вы мне не подскажете?

— Нет, чего не знаю, того не знаю… И никто не знает…

Старший лейтенант Кравчук долго стучал в калитку соседей Ковальчука. Здоровенный пес лаял взахлеб и с силой кидался на сваренные из стальных прутьев ворота, угрожающе щелкая белыми клыками почти на уровне Лица оперуполномоченного. Наконец дверь дома отворилась, и на крыльцо вышел худой взъерошенный хозяин в полосатых брюках и линялой тенниске.