Шрифт:
Звезда продолжала:
– Славлю пресвятую Евгению! Славлю пресвятую Жозефину! Славлю пресвятую Даниэль! И всех святых, ныне, присно и во веки веков! Только что во время репетиции на меня снизошло нечто необыкновенное, и за это я благодарна. Я обращаюсь к небесам, потому что именно они посылают нам музыку. Сегодня она зазвучала по-настоящему, благодарю! А когда мы сейчас вместе с вами воссылаем им благодарность, нас осеняет благодать.
Вечером в ресторане у берега моря старушка, китчевая has been знаменитость, поп-звезда, велеречивая верующая, гениальная обольстительница и обольщенный ею – он это отрицал, но все же, – лохматый старый анархист, а с ними и вся потрясенная труппа Театра рукоплескали богам, как аплодируют люди салюту, северному сиянию, тореадорам, дирижерам и акробатам. Благодарим! Благодарим! Благодарим!
Со времен язычества мы все вместе успешно поднимаем энергетическое поле.
Хозяин и хозяйка бретонского ресторана пришли с кухни и тоже захлопали в ладоши, присоединился даже турок, мойщик посуды. Они не понимали, что тут происходит, но их тоже увлек могучий поток единения.
Когда пришла пора уходить, Одетт заметила возле кассы блюдо с дарами моря. Подошла и взяла одну устрицу. Все последовали ее примеру. Хозяин не осмелился защитить свое добро. Грабители начали спускаться к воде, старушка едва не падала, ее дружно поддерживали постановщик, Жозефина и Лион.
«Ли-он» – Одетт произносила имя юноши очень отчетливо, по слогам: «Ли-он». И каждый раз, слыша это, сын постановщика смеялся от удовольствия.
Они все опьянели от благодати и шампанского, у Лиона тоже закружилась голова, хотя он не выпил ни глотка.
Приступили к исполнению обряда.
Просторный Океан, теплый воздух, безлюдная набережная, непроглядная тьма. Одетт пропела:
– Благодарю!
И торжественно бросила в волны устрицу, что стибрила с блюда. И весь древнегреческий хор вслед за ней поочередно побросал в Океан серые раковины.
– Благодарим! Плодитесь и размножайтесь, устрицы!
В тот момент они свято верили, что Океан вскоре ответит им баснословно богатым уловом.
Не понимаете, зачем связались с этой старухой? К чему дурацкие священнодействия? Однако успешные репетиции, магия, музыка, благодарность и азарт – отнюдь не иллюзии и не ложь. Они не менее реальны, чем устрицы и шампанское.
И вы с новыми силами продолжаете отважно ломиться сквозь стены.
На другой стороне пирса какой-то старый моряк, то ли поэт, то ли пьяница и уж точно уроженец Дуарнене, пел во всю глотку:
В первый раз я сиганул со скалы крутой,Только брюхо распорол я о камень злой.Содрогнулась вся земля, берег застонал,Чуть проклятые кишки я не растерял.В другой раз я сиганул со скалы крутой,Но ударился башкой я о камень злой.Содрогнулась вся земля, ветер заревел,Расцарапал рожу я, чуть не окривел.В третий раз я сиганул, разбежавшись, вниз,И на этот раз меня поджидал сюрприз:Камнем я пошел ко дну, врезался в песок…Говорила мама мне: «Ты учти, сынок,Если ты утонешь вдруг в море, дорогой,Ты обратный путь забудь, не пущу домой!»Так что прыгай, детвора, – опыт мой не в счет, —Прыгай, будет тебе, верь, счастье и почет!Приходите, ребятки, в порт Дуарнене,И будет вам радость в порту Дуарнене… [71]71
Морская бретонская песня, перевод М. Нешкина.
Старик, видно, тоже опьянел от любви, это уж как пить дать.
За 7 дней до премьеры
Приехав в Театр на следующий день, Одетт сразу сообщила, что сил у нее совсем не осталось. «То есть энергии хоть отбавляй, вы не волнуйтесь, – тут же спохватилась она, – просто Одетт (вновь о себе в третьем лице) немного устала, неплохо было бы вызвать врача».
Врач прибыл, вошел в гримерную, и старушка с порога потребовала, чтобы он немедленно выписал лекарство, которое враз поставит ее на ноги, не амфетамин, конечно, не такой она человек, и не то, что дают велосипедистам «Tour de France», но сильнодействующее надежное средство – такое ей подобрал когда-то профессор Гийе в Париже.
– Понимаю, вы не шарлатан, я не требую чудодейственный порошок, но все же…
Название парижской панацеи вспомнить не удалось, и Одетт приказала постановщику:
– Пока доктор меня осматривает, будь добр, поройся в моей сумке, там наверняка сохранился рецепт.
Постановщик вышел из гримерной и принялся изучать напластования личных вещей Одетт. Ему сразу же попался листок, исписанный вдоль и поперек всякой всячиной: тут и лекарства, и песни, и назначенные встречи. Разобраться в этой галиматье невозможно, ведь ее переписывали и перечитывали сотню раз, что-то вычеркивали, что-то прибавляли, да и листок истерся, так часто его складывали и разглаживали. Попробуй найди здесь нужное слово!
Затем постановщик извлек серую пластиковую аптечку, типичный бонус из тех, что вам дарят, если купите сразу три шампуня. Там нашлось немало различных вскрытых лекарственных упаковок: «зопиклон», «левотирокс», «тардиферон», «анафранил», «дафлон» и так далее… Постановщик вручил аптечку и тетрадный листок Даниэль, фее артистической, и попросил поскорей отнести их врачу, а вдруг среди этих таблеток и букв отыщется парижский эликсир вечной молодости. Даниэль испугалась, что они совершат бестактность. «Нет-нет, она сама просила, пожалуйста, поспешите!» Фея послушно устремилась в гримерную Одетт. А постановщику следовало сейчас же закрыть саквояж, но его одолело нестерпимое любопытство, страстно захотелось проникнуть в тайну звездного обаяния, внутри проснулся ненасытный вуайерист-фетишист. Да, особо гордиться нечем.