Елена уже неделю пребывала в глухой и безнадежной депрессии. Подруга, вместе с внезапно объявившимся вторым игроком, уехав в Австралию, не подавала никаких сигналов. В таком случае, по ее же словам, можно было смело считать, что она погибла в борьбе за гипотетический приз. Во всех остальных случаях Дарья должна была прислать весточку.

Перспектив выхода из депрессии Елена не видела никаких. Была бы мужиком – ушла бы в запой давно, но крепкий алкоголь ей всегда претил. Не хотелось ни работать, ни даже есть или спать. Компьютер тоже был включен скорее по привычке – без знакомого шелеста кулера она в таком состоянии, не могла даже заснуть по-человечески. Даже в интернет она уже третий день не выходила.

Часы тихо проходили мимо, словно обтекая ее и оставляя вне потока времени – сидящую в большом черном кресле, положившую подбородок на сложенные руки и уныло смотрящую в окно. Она словно выпала из времени и из окружающей ее суеты жизни.

Тот факт, что в комнате произошла какая-то перемена, не сразу дошел до ее сознания. Несколько секунд она прислушивалась к окружающим шумам, пытаясь понять, что же вывело ее из подвешенного состояния.

За спиной опять раздался тихое и деликатное покашливание.

Лена резко развернулась на крутящемся кресле, и оторопело уставилась на две фигуры в темных бесформенных балахонах. Однако, замешательство длилось не более секунды.

– Даша, – кинулась она к подруге, и, подбежав, обняла ее – почему так долго? Я уж извелась вся… Что случилось у вас? Как Приз? Ничего не вышло?

– Почему же… вышло, – еле заметно улыбнулась Дарья, поглаживая ее по спине. Что-то в этом тоне – в том, как была сказана эта фраза – насторожило Елену. Она немного отстранилась от бывшей подруги и внимательно посмотрела в ее глаза.

– А ты изменилась теперь… Ты никогда такой спокойной не была… Что все-таки у вас случилось?

Дарья вздохнула, ее голос немного потеплел:

– Ох… много всего произошло. И много чего изменилось. В том числе и я. Для нас, видишь ли, прошло чуть больше времени, чем полторы недели. Намного больше. И ты, кстати, изменилась. Посмотри на себя. Для тебя тоже прошло, явно, не девять дней… Садись лучше. Нам надо поговорить серьезно.

Елена послушно вернулась в кресло.

– Так вы нашли приз?

– Да… нашли… но это уже не так важно. Игры уже не существует и никогда больше не будет существовать. Я не об этом хотела поговорить… – Дарья обернулась и взглянула на Глеба, словно ища поддержки. Он чуть заметно кивнул и взял ее за руку.

– Лена… Дело в том, что мы хотим предложить тебе одно испытание.

Со стороны реки на лес медленно наползал туман. Плохо дело. Фриц из засады нас издалека может услышать, а мы его, значит, пока в упор не наткнемся – не заметим. Одна надежда, что немцев тут, скорее всего, уже нет. Регулярные части отступили давно, разве что недобитки еще прячутся. В паре сотен километров к северу уже наши части стоят, на другой стороне реки союзники, а мы сейчас на ничьей территории. Наши сюда еще не дошли, а гитлеровцы уже убежали. Да и Гитлера то уже нет – по радио передавали. Берлин взяли. Война вроде как кончилась уже, однако схлопотать пулю от несогласного с капитуляцией фрица можно запросто. Война кончилась. Не укладывается в голове даже как-то. Скоро домой. Пусть, говорят, и дома то самого не осталось – однако семья спаслась, все целы, что уже счастье. Четыре долгих года на этой чертовой войне. Прошел, можно сказать от Москвы до Эльбы. Война уже вошла в привычку. Сколько еще теперь к мирной жизни привыкать?

Докуриваю, слушая звонкие соловьиные трели. Весна в этом году ранняя. Май только начался, а тепло уже по-летнему. Хотя хрен его знает, какая тут, на неметчине, погода в это время должна быть.

Все. Пора. Поднимаю бойцов – надо двигать дальше. Дотемна майор еще большой квадрат проверить хочет. Сам особист, видя, что перекур наконец закончен, оторвался от своих карт и махнул рукой: «Нам чуть восточнее теперь забрать надо». Пожимаю плечами. Надо, так надо, не вопрос. Еще бы знать, что мы тут ищем. Так нет же. Секретность какая-то. Ну и хрен с ним. Наша задача его сопроводить, квадрат прочесать и живыми вернуться. Об остальном пусть его голова болит. У меня в ушах уже слышится перестук колес того эшелона, что меня домой повезет. Это его война только начинается – предателей, да недобитков ловить. Моя уже закончилась.

Идем еще около часа, вслушиваемся, всматриваемся. Чувствую себя глупо – как Иванушка-дурачок в сказке, где велят: «Поди туда не знаю куда, принеси то, не знаю что». Неожиданно, где-то далеко впереди различаю еле слышную речь. Останавливаю отряд и делаю знак залечь.

Звуки утром далеко разлетаются. Неизвестных впереди пока еще не видно, даже не поймешь на каком языке переговариваются. Лежим, ждем. Через пару минут речь становится отчетливее, и я понимаю, что дело плохо. Плохо вдвойне. Во-первых, идут точно в нашу сторону – встречи не избежать, а во-вторых, говорят не на нашем языке. Вот и думай, что делать. С одной стороны – директива: огонь открывать, только убедившись, что это не союзники, для чего положено дать две красные ракеты и дождаться в ответ двух зеленых. За неимением ракет сигналить красным флажком. Янки в ответ должны помахать звездно-полосатым. Так-то оно так, в теории, да по правилам. Только на войне тот, кто по правилам живет, домой не возвращается. Немцы же тоже не идиоты, сигнализацию эту быстро разгадали. Отряд из гордеевского полка вон вошел спокойно в деревню, где американским флагом махали, а их там фрицы из пулеметов почти всех и положили. А ракетами в чужом лесу пулять – так и вовсе последнее дело. Вдруг впереди все-таки враг? Тогда вместо одного немецкого патруля сюда все сбегутся. Так я этому майору особисту и сказал. Что, мол, ждать надо.

Наконец, люди, идущие навстречу показались. Трое солдат, каски круглые – американские. Теперь я уже явно отличил, что и говорят-то на английском. Я его в школе еще учил – в немецкую группу у нас только отличников брали. Хулиганов, типа меня, отправили никому не нужный английский учить. Ан вот как вышло – неожиданно пригодился. Еще неделю назад, когда с американцами, значит, встречу отмечали. Я единственный из всех наших, кто два слова связать смог, да и понимал кое-что из их речи. Мы тогда с одним их капитаном даже типа сдружились. Он по-русски немного, я по-английски чуть… Я капитан, он тоже – у них даже звание это так же называется. В общем, разговорились после третьей-то. Стив Робертс, из Канзаса. Часами поменялись на память. И вот на тебе – свела судьба с этим Стивом в лесу тут.