Мы вышли в парк, и пошли между деревьев, шурша листьями.

– Вам не холодно? – я решился прервать затянувшуюся паузу.

– Нет… пока. Мне говорили, что здесь у вас прохладно, но я не думала, что настолько. Вот, свитер одела… Скажи… те… вы хоть что-нибудь помните, из жизни до того, как вы попали сюда? – вдруг напряженно, словно тщательно подбирая каждое слово, спросила она.

– Да, конечно, – улыбнулся я. Я был писателем. Публиковался…, наверное. Вот не помню только где. Жил я…

– А почему вы в пошедшем времени об этом говорите? – прервала она меня.

– Ну, привычка. Я тут как-то давно живу, что уже привык. На знаю… – я растерялся.

– А вы помните, когда приехали? Простите, что я все время спрашиваю, но мне хочется понять почему вы меня не вспомнили.

– Я приехал… – и тут я задумался. Недели три прошло точно. Может больше. С другой стороны, приехал я глубокой осенью – другой погоды я тут не помню, значит меньше месяца назад? Иначе либо бабье лето застал бы, либо зима бы началась.

– А еще можно спрошу? – девушка остановилась, и, повернувшись ко мне, посмотрела в глаза, – Когда вы собираетесь уезжать?

– Уезжать? Хм. Дайте подумать, – я тщательно пытался вспомнить на сколько мне дали путевку. С пробежавшим по спине холодком я понял, что совершенно не помню этот факт. Сколько мне еще тут жить, действительно?

– Вы помните, как называется эта река? – Девушка была полна неожиданными, и, казалось бы, простыми вопросами, которые, однако, ставили в тупик.

– Река? Нет, не помню. Дайте подумать. Широкая такая – другой берег еле видно. И с другой стороны этого острова с нашим санаторием – то же самое. Волга? Нет, она такой ширины уже в южных широтах – там такой холодной осени не бывает. Что еще такой ширины? На ум приходили только сибирские реки, но я не помнил, чтобы ехал в Сибирь из Москвы. Мне кажется, что я бы точно запомнил этот факт. Где же я вообще?

– А вы? Вы знаете, как она называется? – спросил я девушку.

– Да, конечно. Это… это Стикс.

– Что? – Я не поверил своим ушам.

– Стикс. Река, отделяющая мир мертвых, – она вдруг сорвалась на крик, а из глаз брызнули слезы:

– Ваня, ты в аду. Мне сказали, что тебя уже не вернуть, но я рискнула. Завтра тебя отключат от аппаратов, и ты уйдешь навсегда. Но этот мужчина… он рассказал, как мне получить шанс поговорить с тобой. У меня мало времени – если я задержусь тут, то меня уже не откачают. Вспомни меня. Ваня. Иначе паромщик не пропустит тебя.

– Какой ад, что вы… это же санаторий… хотите сказать, что они тут все мертвые? – Я нервно засмеялся.

– Здесь только ты Ваня. Это твой ад. Вокруг тебя только демоны, которые здесь чтобы мучать тебя. Ваня, вспомни мое имя. Мне нельзя его называть – если ты не вспомнишь его сам, значит все пропало.

Девушка схватила мою голову в ладони и неожиданно прижалась своими холодными губами к моим губам. Словно вспышка мелькнуло какое-то воспоминание. Слишком яркое, по сравнению с окружающей меня серостью. Как вспышка молнии, которая мгновенно освещает пространство вокруг и дает понять насколько густая тьма окружала тебя до этого.

Я открыл глаза и вдруг увидел вдали спешащую к нам главврача и следовавших за ней других обитателей санатория. Они спешили. Спешили, чтобы удержать меня.

– Бежим, – крикнул я девушке и потащил ее по короткой дороге к пристани. Всю дорогу я явственно слышал за спиной скрип инвалидной коляски.

Мы слетели по ступеням от смотровой площадки к набережной. Хмурый паромщик на сей раз не ругался, но встретил нас у трапа, преградив путь с коротким вопросом:

– Билет?

– Вот, – что-то сунула ему в ладонь моя спутница.

– А его билет?

Они оба смотрели на меня. Где-то вдали сзади громыхала, скатываясь по ступенькам инвалидная коляска.

Я закрыл глаза. И вспомнил вспышку света. Словно поймал воспоминание за хвост и старался подтащить его к себе обратно, чтобы рассмотреть внимательнее.

Лето. Это было летом. Качели. Она качается на качелях и смеется. Я улыбаюсь, и раскачиваю ее. Потом останавливаю качели и вот тогда и случился тот поцелуй. Не самый первый, но тот самый, когда ушла первая робость и в поцелуе раскрывается любовь и страсть. В воспоминании я обнимаю девушку и ласково называю ее имя.

– Ева.

Я сказал это вслух.

Паромщик отходит в сторону и кивает на трап.

Шум толпы сзади замирает. Я не хочу оглядываться, но знаю, что скорее всего набережная пуста. Мои демоны исчезли.

***

Паром остановился у зеленого, покрытого травой склона.

– Куда нам теперь? – спрашиваю Еву.

– Наверх, – слабо отвечает она.

Мы карабкаемся на холм, но неожиданно она останавливается.

– Больше нет сил. Я не могу. Надо отдохнуть.