– Да, тесно у вас…

– Не то слово, что тесно! Ужас просто! А если девки еще и замуж повыскакивают? А мужиков с готовыми квартирами сейчас и днем с огнем не сыщешь! Что тогда? Сюда их приведут?

– Слушай, а эта твоя тетка, сестра материна. Мария, кажется? У которой муж недавно помер… Она ведь одна осталась? И квартира там вроде большая.

– Ой, я не знаю… Там ее муж, наверно, распорядился ею как-то.

– Да ничего не распорядился! Когда по матери твоей годину справляли, я к ней подсаживалась, все выспрашивала… Они там вдвоем с мужем тогда были прописаны, и все, и больше никого. И приватизировать вроде не собирались. Ты узнай у нее как-нибудь!

– И в самом деле. Я как-то и не думала никогда.

– О чем ты не думала, мамочка? – спросил заглянувший на кухню Костик. – Думай меньше – голове легче. Привет, бабуля! А пожрать у нас что-нибудь найдется? Пахнет вкусно.

– Да, да, сынок, садись, я борща наварила! Сейчас налью…

– Кость, а ты бабку Марию-то помнишь? Сестру старшую бабы Нади? – повернулась к нему свекровь.

– Это у которой недавно муж умер? А как же! Страшная такая старушенция с длинным носом крючком. Помню, конечно. А что?

– Да мы тут с твоей матерью рассуждаем про ее квартиру…

– А что такое?

– Да нельзя ль туда прописать кого? Там же у нее такие хоромины огромные! Я сама-то не знаю, не бывала ни разу, но говорят – шибко замечательная квартира, аж пять комнат…

– Ой, а мы же с ней нехорошо тогда поступили, с тетей Машей-то… – задумчиво протянула Настя. – Мы ведь ее тогда выписали и не предупредили даже… Помните? Чтоб Колю вашего прописать.

– Помню! И что? Мой Коля на тебе иначе и жениться не хотел! Не мой, говорит, ребенок, и все! Я кое-как его тогда к вам сюда и спровадила.

– Это я, что ли, не его ребенок? – насмешливо спросил Костик, увлеченно размешивая сметану в багровой жиже борща. – А, бабушка?

– Ой, дура я старая… Чего брякаю сижу – сама не знаю!

– Да ладно… Мам, а эта тетка твоя, она и в самом деле тогда обиделась?

– Да нет… Не знаю даже… А вообще, она и необидчивая вовсе. Я ведь сильно вредная да беспокойная росла, а она ничего – все от меня терпела… Да если честно, она одна и занималась мной – маме да бабушке некогда было. И покрикивала я на нее, и капризами изводила – все сносила! И все только Настенька, да деточка, да лапушка… И готовила, и стирала, и деньги тайком совала. Вообще-то хорошая она тетка, безотказная. Не знаю, почему мама с бабушкой ее своей так и не признали. Надо как-нибудь съездить к ней, попроведать. И про квартиру эту выяснить заодно…

– Да ладно, мам, не стоит. Зачем? – тихо произнес Костик. – Если вы так нехорошо с ней поступили, я думаю – не стоит тебе даже и заикаться про эту ее квартиру… Тем более, они наверняка ее давно уже в собственность оформили да завещали какому-нибудь мужниному родственнику.

– Как это – не стоит? – колыхнулась на своем хлипком стуле свекровь. – Ты что это говоришь такое, Костька? Поезжай, Настена, завтра же и поезжай…

– Так с чем ехать-то, мама? Мне даже и гостинца ей купить не на что! Может, вы мне хоть немного денег взаймы ссудите, а?

– А у меня откуда? Ты чего говоришь-то, окстись… Вон, с сыночка своего деньги справляй! Сидит на шее спиногрызом, а отец на него работай.

– Бабушка, а как твой геморрой? Болит? – с преувеличенным вниманием, резко перебив ее на полуслове, спросил вдруг Костик, явно пытаясь придать голосу побольше родственно-трогательной заботы.

– Ой, болит, Костенька… – сморщила губы свекровь. – Ни днем от него покою не вижу, ни ночью… Врагу не пожелаю…

Во всех подробностях она начала рассказывать о мельчайших оттенках своих болезненных ощущений, не замечая, как по макушку погрузился в свои мысли заботливый внук, как с опасливой укоризной уставилась на сына Настя, испуганно прижав ладонь к губам. Поймав на секунду его насмешливо-отсутствующий взгляд, свекровь тут же и осеклась на полуслове, вскинулась обиженно:

– Да ты никак смеешься надо мной, Костька?

– Да не смеется он, мама, что вы… – загородила сына мощным туловом Настя. – Какой тут смех может быть! И у меня вон тоже геморрой не на шутку разыгрался…

– Да? – обрадованно повернулась к ней на стуле свекровь. – Правда?

– Правда, правда…

– А и то, а и пора! – с удовлетворением констатировала старуха. – Чай, не девушка уже молоденькая, узнаешь скоро, почем фунт старости-то продается. Вот вспомнишь теперь меня! Ну и ладно, ну и хорошо, пойду я, не то…

Она тяжело сползла со стула, опираясь о край столешницы, поковыляла на отекших ногах в прихожую. Настя проводила ее до дверей, вернулась на кухню к Костику.

– Мам, как ты ее терпишь столько лет, я не понимаю! Полное ведь убожество! Ты посмотри только, как мало этой старушке нужно для счастья – чтоб у другого такая же болячка была. А особенно у близкого. Эх, мерзок человек по сути своей.

– Да ладно тебе, сынок! Жалко, что ли? Надо ж мне было ей приятное сделать. А то вообще отсюда никогда бы не ушла… Пусть порадуется немного! Когда мне плохо, ей всегда хорошо. Вот и приходится болезни себе придумывать всякие разные.