Настя с трудом впихнула свое большое неповоротливое тело в автобусные двери, грудью протаранила стоящих в проходе людей и, запыхавшись и согнав с одноместного сиденья скромную молодую женщину с книжкой в руках, рухнула на него всей своей тяжестью, на ходу пристраивая на коленях огромные сумки. «А Костька-то молодец! – обдумав ситуацию до конца, окончательно вынесла она свой вердикт после третьей остановки. – Явно что-то задумал провернуть для себя с тети Машиной квартирой, неспроста эту девку туда приволок. Тоже мне, невеста. Размечталась. Да Костька еще такую себе найдет, что никому и во сне не снилось, – богатую, красивую… А пока пусть и эта в невестах походит, раз ему так надо. Он у меня умный да хитрый – может, и получится у него что. И пусть. Я только рада буду».

Саша проснулась от знакомого уже, щекочущего ноздри запаха свежеиспеченных булочек, который, странным образом смешиваясь с холодным, проникающим в комнату из форточки осенним воздухом, наполненным терпкой и вкусной влагой, создавал иллюзию покоя, любовно-семейного уюта и теплоты. Как же, наверное, бывают счастливы люди, которые так просыпаются изо дня в день, из утра в утро, всю жизнь… Потягиваются под теплым одеялом и счастливо улыбаются сами себе, и запахи эти вызывают у них обыкновенную человеческую радость, а не сердечную боль. Господи, чего ж она печет эти булочки каждое утро? Зачем?

Откинув теплое одеяло, Саша вскочила на ноги, вздрогнула худеньким телом, ощутив на коже прикосновение холодного воздуха, пробравшегося за ночь в комнату, и, закутавшись в толстый махровый халат, пошла навстречу сладким ванильным запахам, на ходу затягивая потуже пояс.

– Доброе утро, тетя Маша! Опять булочки печете? Запах такой стоит…

– Какой, Сашенька? – повернулась к ней от плиты раскрасневшаяся Мария. – Плохой разве?

– Нет, что вы… Наоборот, обалденный просто! Жизнью пахнет, счастьем.

– Да? Ну вот и хорошо… Садись давай, ешь, пока горячие!

– Ой, мне так неловко, тетя Маша. Я у вас уже две недели живу, и каждое утро вы чуть свет встаете, мне булочки эти печете.

– Так я привыкшая, Сашенька! Что ты! И Бориска мой был привыкший. Тоже вот так вставал с утра на запах да приходил ко мне сюда.

– М-м-м… Как вкусно… – закрыв от удовольствия глаза, впилась Саша зубами в хрусткую горячую корочку. – Ничего вкуснее в жизни не ела!

– Так чего ты в сухомятку-то, – засуетилась над ней Мария, – вон чай свежий с травками заварен, вон сливки теплые.

– Спасибо, тетя Маша! Господи, какая ж вы хорошая…

– А мама твоя, Сашенька, не пекла разве?

– Пекла. Только по-другому…

– Как это, деточка?

– Ну, это у нее называлось «разоставок». То есть она весь день, с утра до вечера стряпала-пекла, чтобы много-много было пирогов и чтобы надолго хватило – на неделю целую. И мы с сестрами должны были всю неделю только эти пироги и есть, чтоб на другие продукты денег не тратить. Экономила она так. Троих нас одна растила, отец рано умер, я еще в школу не ходила. Как мы ненавидели этот самый «разоставок», тетя Маша, если б вы знали! Если утром просыпались от запаха пекущихся пирогов, настроение сразу портилось.

– Так вы что, голодали, что ль?

– Нет. Не то чтобы голодали, деньги у нас всегда были. Просто мама старалась одевать нас получше других, все деньги на это тратила. А себе при этом во всем отказывала. Вроде как стыд для хорошей матери, если ребенок плохо одет будет! А все кругом восхищались этой ее самоотверженностью, знаете ли.

– А когда ребенок плохо ест – это не стыд, что ли?

– Так этого же не видит никто…

– Да? Чудно как ты говоришь, деточка.

– Почему чудно? Мама, знаете, как говорила? Никто не оценит то, что ты съел, а вот что на тебе надето – сразу оценят. Главное, мол, то, какой тебя люди видят! А то, что все видят, главный результат материнской заботы и есть… Хм… Как смешно. Материнство на результат. Да и во всем у нас так было, – вяло махнула рукой Саша.

– Не знаю, не знаю… – с сомнением покачала головой Мария, – мне в войну тоже досталось этого горюшка, троих-то поднимать. Тут уж не спрашиваешь, нравится кому или нет, – лишь бы в голодный детский желудок было чего запихнуть! А уж во что одет – это дело десятое… Ох и трудно приходилось!

– Так вы это для них делали, для близких, не для себя же. А наша мама все время как будто свой собственный подвиг совершает, повышенные социалистические обязательства выполняет, как трактористка знатная или ткачиха. И цель себе высокую поставила – нас в люди вывести и непременно чтоб высшее образование дать, и образцово-показательно замуж выдать, чтоб нами только гордиться можно было, и никак иначе! Понимаете? Чтоб не нам было хорошо, а чтоб ей – гордиться! Три дочки, выведенные в люди, три медали на груди. А по-другому – никак. Я, когда в университет поступать ехала, уже знала определенно – не поступить нельзя! Вот нельзя, и все тут.

– Так поступила же?

– Ну да, конечно!

Саша вздохнула тяжело и уставилась в чашку с остывшим чаем, горестно опустив плечи и покачиваясь тихонько всем телом. Помолчав немного, снова подняла на Марию глаза и проговорила жалобно:

– А вот если б не поступила, тетя Маша, а? Я бы вернуться к ней уже не смогла.

– Да почему, Сашенька?

– Как вам объяснить… Иногда человек просто не может обмануть вложенные в него ожидания тех, кого он любит. Вот не может, и все! Потому что он для них – потенциальная медаль! И несет он в себе эти ожидания, как тяжкий груз, а потом ломается… Тянет его к земле этот груз, понимаете? И сбросить его не может, потому что любовь близких потерять боится. И имя этому человеку – Синдром! Синдром несбывшихся надежд на получение этой медали.