Коракс победит, Неметор погибнет, но Корвус, по крайней мере, останется жив. Я принесу эту жертву, я сделаю это для своего брата.

Я потянулся к мечу.

— И еще, Вулкан… — прошептал Керз по воксу последнее условие, лично для меня. — Я солгал. Победи Коракса, оставь его без сознания, или я убью его и пришедших с ним Воронов, а тебя заставлю смотреть.

Я попытался закричать, но из механизма, встроенного в шлем, в мой открытый рот выдвинулась стальная пластина, лишив возможности говорить.

Коракс не двигался. Мне оставалось лишь гадать, не сказал ли Керз ему то же самое, что мне, только для противоположных участников?

— Все еще колеблетесь? — спросил Керз. — Я вас не виню. Тяжело убить собственного брата, чтобы выжить. Но поверьте мне: голодные псы не ведают верности, когда на кону стоит их жизнь. Я помню одну семью на Нострамо. Дружную и готовую зубами защищать друг друга. Они вырезали целые банды, посмевшие им угрожать.

— Однажды зимой, исключительно холодной и суровой, они вступили в войну с соперничающей бандой. Наградой были территория и статус. Но вскоре это стало делом чести, можете в это поверить? Что за возвышенные и губительные идеалы. Война завела их далеко от того места, которое они называли домом, — и это действительно была война, только куда грязнее той, к которой вы привыкли.

— Под конец у них кончилась еда: крысы исчезли, а мусор на улицах был несъедобен. Отчаяние порождает отчаянных людей. Преданная банда, чьи кровные узы были так сильны… Они набросились друг на друга. Переубивали друг друга. Одни были намерены сражаться и дальше, другие хотели, чтобы эта война закончилась. Понимаете, братья, иногда твой враг — это просто тот, кто мешает тебе вернуться домой, — Керз выступил вперед, положил руки на перила перед собой. — Довольно медлить. Только один из вас отсюда выберется. Только один вернется домой.

Коракс поднял трезубец.

— Прости, Вулкан.

Я не мог ему ответить.

Керз вновь отступил в тень.

— Не забывай о том, что я тебе сказал, брат, — прошептал он.

Я только успел взяться за рукоять меча, когда Коракс ринулся вперед. Оторвавшись от земли, он перепрыгнул через пол-арены. Я выдернул меч из земли, перекатился и почувствовал, как трезубец вонзился в то место, где я только что стоял. Второй выпад просвистел у щеки, оставив порез и брызнув кровью на песок. Я парировал третий удар, отбил трезубец в сторону и обрушил кулак в солнечное сплетение, заставив Коракса отшатнуться. Возникла секундная пауза, однако сразу за ней Коракс опять бросился на меня, пытаясь пробить мою импровизированную оборону градом небольших, но болезненных уколов.

Я никогда раньше не сражался с Кораксом, но достаточно видел его в битвах. Его боевой стиль во многом походил на движения птицы, у которой он позаимствовал свой титул. Меня осыпали стремительными пробными атаками, подобными ударам клюва. Он был быстр, без конца плавно переходил из одной стойки в другую, заходил с непросматриваемой стороны и активно использовал схемы нападения с периферии.

Я разворачивался и ставил блоки, но руки, торс и ноги начинали покрываться порезами. Он атаковал без остановки, ведь ему не пришлось провести последние месяцы или годы в камере. Кроме того, он был готов меня убить. В его ударах была ярость — которой я пока не поддавался.

Взяв в руки трезубец, мой брат изменился, и я к этому изменению не был готов.

Манящая бездна вернулась в мой разум, когда горячие гвозди впились глубже в голову, раскаляя злость и жажду насилия.

Был я действительно монстром, как говорил Керз тогда, много лет назад, на Хараатане? Когда я дотла сжег эльдарского ребенка за то, что она оказалась повинна в гибели Сериф, было ли это возмездием или же просто поводом получить садистское удовольствие?

Я пошатнулся, чувствуя, как сумасшествие прорывает и без того слабые швы разума.

Коракс провел точный удар, и трезубец вошел в левую грудную мышцу, погрузился в плоть и за кость. Только заткнувшая рот пластина не дала мне вскрикнуть.

Ярость.

Я оставил на груди Коракса глубокую рану, и он, еще не успевший выдернуть трезубец из моего тела, вдруг оказался в опасном положении.

Ярость.

Я переломил рукоять трезубца надвое, оставив вилы в груди.

Ярость.

Я отшвырнул меч и бросился на Коракса.

Я силен — возможно, физически сильнее всех сыновей моего отца. Коракс сам однажды это заявлял. А теперь почувствовал на себе. Одним ударом кулака я разбил решетку его шлема, открыв перекошенный от боли рот в крови. Второй удар пришелся в область левого уха, отчего голова его дернулась в сторону, а шлем погнулся. Коракс издал пронзительный птичий вопль. Мне хотелось сломать его крылья, расколоть его хрупкий череп. Несмотря на все его попытки сопротивления — колено в грудь, кулак в незащищенные почки, ребро ладони по горлу, — он не мог меня пересилить. Используя свой вес, я повалил его на землю. Он охнул, тяжело упав, и я ударом выбил воздух из его легких. Мои руки тисками сжались вокруг его горла. Я душил Коракса, прижав его руки к земле коленями, а он не мог пошевелиться. Теперь он мог только умереть.

Его шлем при этой свирепой атаке развалился. Я видел, что его темные глаза направлены на меня, и тихая мудрость в них обращена в ужас.

Я сжал руки сильнее и почувствовал, как усиленная гортань поддается моей злобе и медленно ломается. Его глаза вылезли из орбит, и через окровавленные зубы он процедил два слова:

— Сделай это…

Сбоку, на периферии зрения, возникла скелетообразная фигура Ферруса.

— Сделай это… — прохрипел он.

Наверху, в амфитеатре, Неметор, крепко удерживаемый, но не перестающий бороться, прошептал: