Если за исчезновением Генриетты стоял не лорд Блэкаддер, что же с ней случилось? Танжер – не самое безопасное место на земле, но кто осмелился бы среди бела дня подойти к англичанке в сопровождении горничной и проводника мавра? Охваченный тревогой Бэзил велел подать лошадь и уже хотел скакать организовывать поиски, когда в гостиницу вошла сама Генриетта.

– Обо мне волнуетесь? – спросила она с беззаботной, почти детской веселостью. – Я ужасно опоздала, но со мной такое случилось!.. Что это вы такие серьезные? Не из-за меня, надеюсь?

Я отвела ее в сторонку и в двух словах описала ужасные события последних нескольких минут. Какое-то время она потрясенно молчала.

– Конечно, ужасно, что произошло такое, но, если честно, жалею я только об одном… Что теперь он никогда не узнает.

– Не узнает чего, Генриетта? Ты с ума сошла?

– Не узнает того, что мне стал известен план, жертвой которого я стала. Милая, я нашла Сьюзен Бруэл, и она во всем призналась. Их подкупили, чтобы они уехали, и они все это время прятались здесь, в Танжере.

– Продолжай, продолжай. Пожалуйста, расскажи все, что знаешь.

– Мы втроем поехали кататься на осликах, и мне вдруг вздумалось осмотреть узкие темные улочки, где дома чуть ли не сходятся над головой и неба почти не видно. Потом там стало так душно, что я начала задыхаться и очень испугалась. В конце концов я попросила Ахмета вывести меня оттуда на открытое место. Миновав два-три резких поворота, мы очутились на плато или террасе, высоко поднятой над морем. Там стояла небольшая гостиница, а над ее дверью было указано имя хозяина: «Доменико Бруэл»! Можешь поверить? Так звали мужа Сьюзен, и я решила, что она тоже должна быть где-то там. Правда, поначалу я растерялась, не знала, как поступить. Думала послать Ахмета за тобой или полковником, но мне было слишком страшно оставаться там без него. А потом из дома вышла сама Сьюзен и бросилась ко мне с распростертыми объятиями. Она явно была не в себе, то смеялась, то плакала.

«О, миледи, так это и правда вы! Что мне вам сказать? Как объяснить, – истерично начала она. – Мы поступили низко, бесчестно, но это все Доменико! Они предложили нам такую сумму, что мы могли безбедно прожить оставшуюся жизнь, он согласился, и мы переехали сюда. С того дня я не знала радости. Сможете ли вы меня простить?»

Так она причитала долго, и я видела, что она действительно раскаивается, хотя ее вины в этом не было. К тому же я начала надеяться, что теперь, найдя ее, мы сможем снова открыть дело и отменить несправедливый приговор. Это нужно сделать прямо сейчас, тем более что Ральф уже не будет ставить нам палки в колеса.

Я молча склонила голову, благодарная судьбе и потрясенная странным поворотом событий, неожиданным светом, вспыхнувшим в окружавшей нас тьме.

Осталось рассказать, чем закончилось это приключение, начавшееся в спальном вагоне между Кале и Базелем и столь резко оборвавшееся на североафриканском побережье. Первое, что нам предстояло, это возвращение в Англию при первой же возможности. В тот же вечер мы сели на форвудовский пароход и достигли Лондона меньше чем через пять дней. В городе в ту пору было малолюдно, и мы не стали там задерживаться. Из-за судебных каникул мы не могли немедленно возобновить процесс, но адвокаты Генриетты договорились, чтобы специальная комиссия поехала в Танжер и сняла показания с Бруэлов на месте.

А мы? Я убедила Генриетту поселиться в Марлоу, что в верховьях Темзы. Она заняла симпатичный коттедж и часто принимала гостей, полковника Эннсли и Чарли Форрестера. Мы вчетвером провели много спокойных безмятежных дней на берегу тихой реки, вдали от шума поездов, даже не вспоминая о «Брадшо», который в конце наших странствий был брошен на дно дорожной сумки, да так там и остался.

Однако нам все же пришлось еще раз обратиться к нему, когда мы с Бэзилом отправились в свадебное путешествие. Мы снова оказались в Кале вместе с Филпоттс, но на этот раз на нашем пути не было преград, и нас ждало новое, куда более радостное и гораздо менее богатое событиями путешествие на Энгадинском экспрессе.

Римский экспресс, или, как его называют, direttissimo, то есть «самый прямой», одним мартовским утром уже подъезжал к Парижу, когда пассажирам одного из спальных вагонов стало известно, что в вагоне произошло неприятное событие, а точнее трагедия.

Поезд в это время находился на последнем отрезке пути, безостановочном стомильном переезде между Ларошем и Парижем. В Лароше была остановка для утреннего завтрака, на который вышли многие, если не все пассажиры. Из семи человек, ехавших в спальном вагоне, шестерых видели в ресторане или на платформе, седьмая, женщина, осталась в своем купе. Потом все вернулись на места, чтобы поспать или подремать, но были и такие, кто занимал очередь в уборную, ходил за водой, просил принести полотенца, в общем, занимался обычными для окончания поездки делами.

Несколько раз вызывали проводника, но тот так и не объявился. В конце концов его нашли. Ленивый пройдоха спал, оглашая свое маленькое купе в конце вагона громким храпом и сиплым дыханием. После того как его сумели разбудить, он все же приступил к исполнению своих обязанностей, впрочем, так неохотно и вяло, что на чаевые от тех, кого он должен был обслуживать, ему вряд ли стоило рассчитывать.

Постепенно оделись и приготовились к выходу все пассажиры, кроме двух: той самой женщины, занимавшей 9 и 10 места, и мужчины из соседнего двойного купе 7–8.