– Как вы узнали? – спросил проводник.

– Узнал? Что узнал? Вы же сами меня остановили.

– Я не останавливал.

– Кто же тогда звонил?

– Я не звонил. Но хорошо, что вы пришли. Совершено преступление. Убийство.

– Боже правый! – воскликнул машинист, после чего бросился в вагон разбираться. Ему нужно было просто подтвердить факт убийства и принять все положенные меры предосторожности. Машинист, дородный, бесцеремонный и властный человек, деспотичный, преисполненный осознанием собственной значимости бездушный французский служака, знал, что делать (как он считал), и делал это без малейших колебаний и зазрений совести.

– Никто не должен выходить из вагона, – безапелляционно заявил он. – Ни сейчас, ни по прибытии на вокзал.

Раздавшийся было недовольный ропот он пресек сразу.

– Можете обращаться к парижским властям, они будут решать. У меня обязанности простые: задержать вас и поместить под наблюдение до принятия их решения.

Потом посмотрим. На этом все, господа, сударыня…

Со свойственной представителям его народности галантностью он поклонился женщине, появившейся у двери купе. Какую-то секунду она стояла и с видимым волнением прислушивалась, а потом, не сказав ни слова, ушла в свое купе и заперлась.

Сразу после этого по сигналу машиниста поезд тронулся и продолжил путь. Ехать оставалось недолго, и уже через полчаса на Лионском вокзале Парижа большая часть пассажиров (все, кроме путешествовавших в спальном вагоне) покинула римский экспресс и прошла через турникеты. Оставшимся было сказано не покидать свои места. Через какое-то время в вагон поднялась группа официальных лиц, и пассажирам велели выходить на платформу по одному, запретив, однако, брать с собой любые вещи. Все сумки, пледы и багаж должны были остаться в поезде. По очереди их в сопровождении конвоя провели в просторный, но совершенно пустой зал ожидания, явно специально подготовленный для них.

Там их рассадили на стулья, расставленные на большом расстоянии друг от друга, и строго запретили вступать в какие бы то ни было разговоры и даже обмениваться жестами. Этот приказ был подкреплен свирепого вида охранником в сине-красной форме, который встал перед ними, сложил на груди руки и, строго сдвинув брови и покусывая усы, принялся наблюдать за ними.

Последним в зал ввели проводника. С ним обращались так же, как с пассажирами, только строже. К нему приставили отдельного охранника, и вообще создавалось впечатление, что он находится под особым подозрением. Однако на нем это не сильно сказывалось, ибо, хотя остальные были явно очень огорчены происходящим и стали жертвой самых недобрых предчувствий, проводник сидел неподвижно, с отстраненным, вялым, равнодушным видом человека, которого только что разбудили и который не обращает внимания ни на что вокруг, потому что вот-вот снова заснет.

Тем временем спальный вагон со всем содержимым, включая труп, отогнали на запасный путь, где с двух сторон приставили часовых. Двери опечатали, дабы оставить в неприкосновенности внутреннюю часть вагона до приезда Chef de la S^uret'e, или начальника сыскной полиции. Все и вся ожидало прибытия этого важного чиновника.

Мсье Фльосон, шеф полиции, человек пожилой, пришел на работу в семь утра. Жил он недалеко от префектуры, за углом на Рю де Арк, но даже в столь ранний час был аккуратно и по форме одет, как и подобает ответственному министерскому служащему. Под узким сюртуком сияющая безукоризненной белизной рубашка, под мышкой портфель, или так называемый адвокатский саквояж, набитый разнообразными отчетами, служебными записками и прочими документами, связанными с делами в разработке. Мсье Фльосон, маленький человечек, в обхождении скромный и спокойный, был неизменно аккуратен и щепетилен, на мягком, умном лице его за очками в тонкой золотой оправе поблескивали подвижные хорьковые глаза. Однако когда что-то шло не так, когда ему приходилось иметь дело с дураками, когда он выходил на горячий след или готовился к встрече с врагом, лик его становился энергичен и азартен, как у терьера.

Как только он сел за стол и принялся раскладывать бумаги, которые сыщик, будучи человеком обстоятельным и педантичным, бережно хранил в отдельных пачках, завернутых в «Фигаро», его позвали к телефону. Вызывали шефа полиции, как мы знаем, на Лионский вокзал, и в телефонной трубке он услышал такие слова:

«Преступление на поезде номер 45. В спальном вагоне убит человек. Все пассажиры задержаны. Пожалуйста, приезжайте немедленно. Дело чрезвычайной важности».

Тут же был прислан фиакр, и мсье Фльосон вместе с Галипо и Блоком, инспекторами, которые раньше других явились на службу, на всей возможной скорости помчались по парижским улицам.

Полицейские встретили его перед вокзалом, прямо под широкой террасой, и коротко изложили факты, насколько они были известны и в том виде, в котором их уже знает читатель.

– Пассажиров задержали? – первым делом спросил Фльосон.

– Только тех, кто ехал в спальном вагоне.

– Нужно было задержать всех. Хотя бы переписать имена и адреса. Кто знает, что они могли рассказать?

На это ему ответили, что, поскольку преступление предположительно было совершено во время движения поезда, подозревать имело смысл только тех, кто находился в спальном вагоне.

– Никогда нельзя спешить с выводами, – с нотками раздражения в голосе произнес шеф. – Покажите карту состава… Список пассажиров в спальном вагоне.

– Его не могут найти, мсье.

– Как это не могут найти? Проводник обязан в конце поездки передать его начальству и по закону… нам. Где проводник? Задержан?

– Конечно, сэр. Только с ним что-то не так.

– Еще бы! Ничего подобного не могло произойти без его ведома. Если он выполнял свой долг, а не… Но давайте обойдемся без поспешных выводов.