— Имеете ли Вы какое-нибудь понятие о тех средствах, которые мне обещает поручик?

— Конечно, господин де Пенотье, — ответила Мария, — подумайте о том человеке, с которым он познакомился в Бастилии. Ведь это — Экзили…

— Что общего может быть между моими планами и этим отравителем?

— Я знаю только, что Годэн назвал мне одно имя: Сэн-Лорен.

Пенотье вздрогнул, а затем прошептал:

— Ради Бога, говорите тише!..

— Вот видите, это имя приводит Вас в содрогание.

— Но как мог Сэн-Круа…

— Представьте себе, что Годэн узнал от Экзили об известных средствах, которые могут вычеркнуть человека из числа живых, не оставляя ни малейших следов. Подумайте только, какую власть Вы приобретете, когда Сэн-Круа, в благодарность за освобождение, сделается послушным орудием в Ваших руках!..

— Ну, хорошо, — ответил Пенотье, — я постараюсь освободить Годэна. Сообщите ему, что он может рассчитывать на меня. Теперь Вы спокойно можете вернуться домой.

— Это невозможно, — ответила Мария с горькой улыбкой. — Мой дом опечатан.

— Вы шутите! — воскликнул Пенотье.

— Нисколько! Я совершенно бесприютна.

— Я слышал, если не ошибаюсь, что маркиз вернулся из Германии?

— Да, и натравил на меня ростовщиков и кредиторов. Не будете ли Вы так добры одолжить мне денег?

Пенотье смутился.

Видя это, Мария продолжала:

— Ну, да, конечно, Вам не хочется исполнить мою просьбу: ведь я отверженная, перед которой закрываются все двери…

— О, нет!..

— О, да, скажу я. Все те, которые раньше добивались моего знакомства, закрывают теперь свои двери передо мной. Если Вы не хотите одолжить мне денег, — голос маркизы задрожал от стыда и гнева, — то подарите мне небольшую сумму, как милостыню; ведь я прошу немного! — проговорила она задыхаясь.

— Маркиза, — воскликнул Пенотье, которому эта сцена становилась неприятной, — Вы уничтожаете меня. Вот мой кошелек; все, что в нем есть, — в Вашем распоряжении; если хотите больше, то я готов…

Маркиза дрожащими руками взяла кошелек и, высыпав лежавшие в нем золотые на стол, отсчитала пять из них, после чего проговорила:

— Я беру эти пять пистолей от Вас, как милостыню. Больше мне не надо.

— Ваш голос звучит как-то страшно, маркиза, — сказал Пенотье. — Что Вы затеваете?

— Не бойтесь, — ответила Мария со странной улыбкой, — сегодня же ночью я уеду к своему отцу. До свидания, господин Пенотье!.. Вы скоро услышите обо мне; не забывайте Годэна!

С этими словами маркиза покинула Пенотье и вышла на улицу.

Сев в экипаж, она отправилась на почтовую станцию и, приехав туда, спросила у сонного чиновника:

— Могу ли я получить лошадей и экипаж в Офмоне?

— В Офмоне? Через полчаса, сударыня; туда девятнадцать лье, будет стоить пятьдесят шесть ливров.

В полночь Мария де Бренвилье покинула Париж.

На другое утро Пенотье встал очень рано и в сопровождении двух слуг отправился в Тюильери к графу Лозену, который во время пребывания короля в Версале занимался вместо него различными государственными делами.

— А, с добрым утром, — проговорил Лозен входившему Пенотье, протягивая ему руку и не отрываясь от бумаг, которыми был покрыт весь стол. — Ну, с чем Вы пришли?

— Прежде всего с хорошей новостью, — ответил Пенотье, пожимая руку Лозена и без стеснения располагаясь в кресле. — Я почти сговорился с Куртнэй относительно покупки, которую Вы хотите сделать.

— Быть не может?! Прекрасно, Пенотье! Ведь это — очень выгодное дело.

— Без сомнения. Они только требуют довольно большую сумму наличными; но ведь Ваша касса достаточно полна, граф, и Вы можете исполнить желание продавца, — сказал Пенотье, искоса посматривая на Лозена.

— Я совершенно не при деньгах, — проговорил граф, наморщив лоб. — Сколько они хотят?

— Триста тысяч франков.

— Фу, — сказал Лозен, надув щеки, — довольно приличная сумма! Нет, этого я не могу; придется отказаться от покупки. Наличными у меня не найдется и ста тысяч.

— Гм… — проговорил Пенотье, — я мог бы ссудить Вам эти деньги, граф.

— О, как это хорошо! — ответил Лозен. — Вы дадите мне эти деньги под залог имения, и я верну их, когда буду в состоянии. Назначьте срок.

— Ну, полно, дорогой граф! Мне не нужно никаких залогов… я и так Вам верю.

— Вы чрезвычайно обязываете меня, Пенотье.