— Почему же не убрали сразу, как свидетеля?

Женщина напряглась и взглянула на меня уже не холодно-отстраненно, а, как мне показалось, с неприязнью.

— Не у каждого поднимется рука на ребенка, — процедила она.

— Особенно если убийца девушка, — сказал я.

— Я не имела в виду вашу клиентку, — ответила заведующая по воспитательной работе. — И мне не нравится ваш цинизм.

— Мне он тоже не нравится, — согласился я. — Но если я становлюсь излишне впечатлительным и сентиментальным, я прекращаю нормально соображать.

Я вспомнил, как глупо ввязался в это дело, и разозлился еще сильнее. Думай же, Галкин. Догадка бултыхалась и вновь захлебывалась в вязком сером веществе.

— На сколько тянет начинка вашего кабинета? — спросил я. — Если допустить, что здесь намечалось банальное ограбление? Если сторож стал жертвой грабителя, а откуда ни возьмись появившийся мальчик окончательно спутал его планы?

Жанна Гриневская опять закурила. Она предпочитала крепкие французские сигареты и пользовалась качественной помадой, не оставляющей следов на фильтре. Красивая женщина с мужским складом ума. И чувствовал я себя в ее обществе неуютно.

— Милиция рассматривала такую версию, — сказала она, и взгляд фиалковых глаз стал каким-то отчужденным, что от меня не скрылось. — Действительно, это первое, что может прийти в голову, если отбросить вину вашей клиентки. А еще я случайно слышала разговор оперативников и кое-что разглядела. В палате, которую вместе с другими детьми занимал Саша Стрелков, так зовут пропавшего мальчика, обнаружили следы грязной мужской обуви. А мой кабинет находится совсем в другом крыле, в эту часть здания преступник даже не заходил.

И я все понял.

— Мишуков просто появился, как это говорят, в ненужное время в ненужном месте. Попытался воспрепятствовать похищению. А преступника изначально интересовал именно мальчик, — озвучил я свою догадку. Конечно же не свою. В милиции работают далеко не болваны. И эта женщина тоже очень умна.

— О вас отзывались как о человеке рискующем, но опытном, — невозмутимо продолжала Гриневская. — Никто вас не восхвалял, но и никто не назвал бесчестным. Я поначалу решила, что ко мне явился заурядный шантажист, желающий сорвать на хлеб с маслом. Вы можете мне пообещать, что, как бы ни повернулось расследование, интересы ребенка не пострадают?

Проявившаяся медлительность и мягкая хрипотца в голосе вовсе не сочетались с манерами деловой, твердой как кремень особы. «В ней нет гармонии, — догадался я. — На самом деле она совсем не такая, какой представляется».

Она не дожидалась, что отвечу я. Бесшумно проплыла мимо меня по направлению к вмонтированному в стену сейфу, отомкнула дверцу и достала тонкую белую папку с надписью «Личное дело». Вернувшись назад, села рядом и, пьяня ароматом дорогих духов, сказала:

— Ознакомьтесь. Думаю, вам это будет интересно.

Я замешкался, сильно озадаченный вопросом, с чего Жанна Гриневская пошла на контакт со мной без какого-то нажима с моей стороны, ведь особо открытой и доверчивой назвать ее было нельзя. Чувствуя подвох, я принялся рассматривать находящиеся в папке документы.

Саша Стрелков поступил в детдом два месяца назад, после того как в результате несчастного случая, отравившись газом, умерла его мать. Отец мальчика в документах не упоминался, мать, Елена Стрелкова, с рождения воспитывала сына одна. Встретилась информация о бабушке по материнской линии, Зое Алексеевне Стрелковой, но, как прокомментировала Жанна Гриневская, бабушка не поддерживала никаких отношений ни с дочерью, ни с внуком и оформлять опекунство не собиралась. Я достал блокнот и записал находящиеся в личном деле адреса, еще не имея понятия, пригодятся ли мне они.

— Саша — необычный мальчик, — рассказывала Жанна Гриневская, стряхивая пепел с сигареты в кофейное блюдечко. — Не в смысле, что с какими-то серьезными психическими отклонениями, но очень своеобразный. В своем развитии он ушел гораздо дальше своих ровесников. Я имею в виду начитанность, логическое мышление, склонность к анализу всех происходящих вокруг явлений. Сразу видно, что до поступления к нам с ним очень серьезно занимались. Еще у него был один пунктик — увлечение Библией. И не в детском, красочном варианте, а именно взрослой. Ее он мог читать сутки напролет, а потом искал нашего общества, чтобы обсудить прочитанное. Саша сам признавался мне, что с детьми своего возраста ему скучно, их игры представляются ему бессмысленными и глупыми. Разумеется, с ним общался психолог, но никакой патологии выявить не удалось. Да, в компании детей он вялый, апатичный, не хочу употреблять слово «депрессивный», но это можно списать на пережитую трагедию, потому что к матери он был очень сильно привязан. И только чтение отвлекало его от мрачных мыслей. Я была уверена, что по прошествии некоторого времени все образуется и Саша будет чувствовать себя в кругу сверстников так же свободно, как и наедине с книгой.

Я поблагодарил Жанну Гриневскую и собирался прощаться. Беседа многое прояснила, но многое запутала, мое недавнее присутствие в этих краях вроде бы осталось незамеченным, однако тайна освещенного настольной лампой окна по-прежнему не давала мне покоя. И я не справился с этим опасным любопытством, спросил:

— Где находится помещение для сторожей?

— На первом этаже, но там сейчас идет ремонт. На это время ночные сторожа делят комнату с дежурными воспитателями. А это второй этаж, самая крайняя дверь.