— Очень рад познакомиться с Сэгавой-куном! — оживлённо заговорил адвокат, приветливо улыбаясь. — Позвольте представиться: Итимура, в настоящее время живу в Нагано.

— Нас с Итимурой-куном свёл и сделал друзьями один случай, — сказал Рэнтаро, взглянув на Усимацу. — Я очень ему обязан. Итимура-кун проявляет много забот о моих литературных делах…

— Ну, что вы… — попытался всем своим грузным телом выразить протест адвокат, — наоборот, это я многим обязан Иноко-куну. Хотя Иноко-кун годами гораздо моложе меня, я почитаю его своим учителем. — Итимура вздохнул. — Смотрю на нынешнюю молодёжь и удивляюсь, всюду она впереди, всюду успевает… А мы вот до седых волос дожили, а ничего не достигли. Стыдно, да и только.

В словах Итимуры скорее проступала грусть от сознания своей старости, нежели зависть или недоброжелательство по отношению к нынешней энергичной молодёжи.

Уже десять лет, как Итимура, уроженец Садо, поселился в горах Синано. Этот человек незаурядного ума и характера, «сильный в добре, сильный и во зле», изведал в жизни многое: хорошо знал людские беды, имел немалый опыт политической деятельности, пережил борьбу за власть, расцвет и падение политических партий, испытал страдания политического заключённого, вёл дела множества ответчиков и истцов, словом, вкусил всю сладость и горечь жизни современного общества и стал человеком глубоко отзывчивым, сочувствующим всем слабым и обездоленным.

И вот этого политического деятеля на склоне лет судьба свела с образованным и талантливым «этa», и он стал его преданным другом.

Итимура совершил агитационную поездку по районам Уэда, Коморо, Ивамурада, Усуда, а сейчас намеревался посетить влиятельных лиц в Саку и Тиисагате и вообще вести предвыборную борьбу «способом посещения». [18] Отчасти, чтобы помочь своему другу, отчасти из-за собственных дел, Рэнтаро также решил остановиться на некоторое время в Синано; эту ночь он собирался провести в Уэде, а последующие два-три дня сопровождать Итимуру в его поездках, а потом заглянуть в Нэцу, на родину Усимацу. Когда Усимацу услышал «в Нэцу», он очень обрадовался.

— Сэгава-кун служит сейчас в Иияме? — спросил адвокат.

— Да, в Иияме… У нас там тоже выставлен кандидат. Вы его знаете? Такаянаги Тосисабуро.

Усимацу рассказал, как он встретил Такаянаги на станции Тойоно и что тот теперь едет в этом же поезде.

— Куда же это он едет? — удивлённо пробормотал адвокат и добавил, рассмеявшись: — Забавное путешествие: едем в одном поезде и не знаем об этом!

Никто так остро не чувствует подлинную искренность и притворство, как больной. Рэнтаро был рад, что его окружают настоящие друзья, непохожие на тех, обладающих завидным здоровьем счастливцев, которые пытаются утешить его выражением чувств, вовсе ими не испытываемых. Особенно трогало его неподдельное сочувствие Усимацу, проступавшее в каждом его слове, в каждом взгляде. Жена Рэнтаро достала из корзинки хурму, которую купила через окно вагона, и, выбрав самые красные, красивые и спелые плоды, предложила их Усимацу и адвокату. Рэнтаро тоже взял хурму и, вдыхая аромат этих осенних фруктов, стал рассказывать о курорте Кагура и о своей поездке на побережье Этиго. Он восхищался свежестью и сочностью местной хурмы, с которой никак не могли сравниться фрукты токийских рынков.

На каждой остановке в вагон входили крестьяне. Вокруг стоял смех, весёлый гомон, лилась непринуждённая беседа. Здесь, на линии Синано, в противоположность железнодорожным линиям побережья Токайдо, вагоны были старые. Когда поезд подымался в гору, стёкла в вагонах так дребезжали, что порой трудно было разобрать, о чём говорит сосед. Тикума, которая в окрестностях Ииямы текла меж берегов плавно, словно масло, превратилась теперь в горную реку, стремительно несущую вспененные воды по дну глубокой долины. В открытое окно вагона вливался густой и чистый, синий-синий воздух предгорий. Поезд прибыл на станцию Уэда. Сошло много пассажиров. Попрощавшись с Усимацу и условившись с ним о встрече, вышли из вагона Рэнтаро, его жена и адвокат.

— Значит, увидимся в Нэцу. До свиданья, Сэгава-кун!

Усимацу, обрадованный обещанием новой встречи, проводил учителя взглядом, полным любви.

В вагоне сразу сделалось тихо. Прислонившись к холодному железному столбу, Усимацу закрыл глаза и стал перебирать в памяти всё, что в короткие часы этой неожиданной встречи говорил учитель. И он ощутил какую-то неудовлетворённость. Ему показалось, что расположение Рэнтаро было чисто внешним, что в душе он остаётся равнодушным к нему. Почему же, с грустью и досадой думал Усимацу, его такое большое и горячее чувство не находит ответа в сердце учителя. Усимацу не то что ревновал Рэнтаро, но всё же не без зависти думал о его дружбе с пожилым адвокатом.

Наконец Усимацу разобрался в своих чувствах. Он понял, что и его преклонение перед Рэнтаро, и пылкая привязанность к нему, и какая-то безутешность, которую вызывала неразделённость чувств, — всё это происходит из-за мучительного сознания того, что он, Усимацу, тоже — «этa». До тех пор, пока он будет таиться, его чувства не найдут отклика в сердце учителя. И это вполне понятно. О, если бы он мог признаться ему в этом, какой тяжёлый груз свалился бы с его души! Как изумился бы учитель! Нет, как бы он обрадовался и, взяв его за руку, воскликнул: «И ты тоже!» Как слились бы их сердца и какой глубокой стала бы их дружба — дружба, полная скорби об общей судьбе!

Да, он откроется ему, он должен открыться! Усимацу представил себе радостный день их следующей встречи.

Поезд прибыл на станцию Танака, когда уже вечерело. Тем, кто направлялся в Нэцу, предстояло подняться больше мили вверх по склону Тиисагата.

Вместе с Усимацу с поезда сошёл и Такаянаги. Как и подобает кандидату в депутаты парламента, у него была величественная осанка. Во всём его облике ощущалась жажда власти и богатства, и в то же время в нём чувствовалась какая-то насторожённость. Время от времени он украдкой поглядывал на Усимацу и вместе с тем старался не встречаться с ним взглядом. «Куда направляется этот человек?» — мысленно спрашивал себя Усимацу. Такаянаги смешался с толпой пассажиров и быстро покинул перрон, как будто желая скрыться. Окружённый встречавшими его людьми, он шествовал по той же дороге, что и Усимацу, закутавшись в пальто и стараясь не привлекать к себе внимания.