— Скажите, пожалуйста, здесь живёт Сэгава-сан? — вежливо спросил он.

На лице тётки отразилось удивление: перед ней стоял совершенно незнакомый человек. Сняв повязанное вокруг головы полотенце, она поклонилась:

— Да, мы Сэгава. Извините, а вы кто будете?

— Меня зовут Иноко, — представился господин. Узнав от тётки, что Усимацу скоро вернётся, Рэнтаро решил подождать его здесь, если позволят, и в сопровождении хозяйки, пригибаясь, прошёл через низенькую дверь внутрь крытого соломой домика.

Когда-то Рэнтаро находил прелесть в деревенской жизни. Он с любопытством оглядел закопчённые стены и присел, словно для него не было ничего приятнее, чем беседовать у очага. Как принято у крестьян, от входной двери домика до чёрного хода шёл сквозной коридор. Там вперемежку стояли мешки с углём, вёдра с соленьями и всевозможная крестьянская утварь. В углу лежала куча не очищенного от земли картофеля. Очаг находился у самого входа, запах дыма придавал этому невзрачному жилищу ощущение уюта. На стенах висели старые календари и выцветшие картинки.

— Жаль, что вы не застали его… У нас ведь случилось большое несчастье, и он пошёл поблагодарить односельчан.

Тётка стала рассказывать Рэнтаро про неожиданную смерть отца Усимацу. В очаге пылал огонь. В котелке, висевшем над очагом, забулькала вода; тётка заварила чай и хотела было налить гостю, как вдруг — странная вещь память! — вспомнила давным-давно уже забытый у них обычай. У «этa» не принято подавать чай или еду обычным людям, и прежде в доме Сэгава всегда строго соблюдали этот обычай. Только переселившись в Химэкодзаву, они забыли этот обычай и поступали, как все. За долгие годы жизни в этих местах они перестали чуждаться знакомых и частенько обменивались подарками — весной посылали кому-нибудь рисовые лепёшки, осенью сами получали, скажем, гречневую муку. Они не видели в своих действиях ничего дурного, да и у знакомых не возникало никаких подозрений. Старый обычай не вспоминался. Но сейчас, вероятно потому, что гость был необычный, совсем не похожий на крестьян из Химэкодзавы… и такой неожиданный… тётка, человек старого поколения, сама удивилась, как дрожит её рука, наливающая чай. А Рэнтаро и не подозревал об этом. Он с наслаждением смочил пересохшее горло и теперь с улыбкой слушал рассказы старой женщины о детских шалостях Усимацу.

— Скажите, в вашем посёлке «этa» при Нэцу живёт некий богач Рокудзаэмон? — вдруг спросил её Рэнтаро. — Правда, вам мой вопрос может показаться неуместным…

Тётка удивлённо взглянула на Рэнтаро.

— Да, живёт, — подтвердила она.

Действительно, в посёлке «этa» при Нэцу, расположенном в восьми тё от Химэкодзавы, на западной окраине жил очень богатый «этa» Рокудзаэмон. Он был хорошо известен в этих краях.

— Говорят, у него в доме недавно была свадьба, — заметил Рэнтаро.

— Я ничего об этом не слыхала. Что ж, значит, принял к себе в дом зятя? Дочь его, говорят, засиделась в девушках.

— А вы знаете её?

— Она у нас слывёт красавицей. Белолицая, стройная… Жаль, что бедняжка в такой семье родилась. Ей вроде бы уж лет двадцать пять будет, а по виду больше девятнадцати — двадцати не дашь.

Во время этого разговора Рэнтаро, казалось, о чём-то думал.

Время шло, а Усимацу всё не возвращался. Рэнтаро наскучило ждать, и он вышел, чтобы прогуляться по окрестностям и полюбоваться видом гор. Уходя, он попросил тётку передать Усимацу, что хочет непременно с ним повидаться.

Завидев издали Усимацу, тётка выбежала ему навстречу.

— Слушай, Усимацу, к тебе приходил какой-то господин. Он назвался Иноко.

— Иноко-сэнсэй? — воскликнул Усимацу, и у него радостно заблестели глаза.

— Он долго сидел у нас, но так и не дождался тебя. «Пройдусь немного», — говорит. Он пошёл вон туда. А кто он такой, этот господин?

— Мой учитель, — ответил Усимацу.

— Неужто! — поразилась тётка. — А я-то с ним так обошлась! Совсем запросто… Думала, он просто твой знакомый. Ведь разговаривал он так, будто ты ему приятель.

Усимацу хотел было сразу же пойти разыскивать Рэнтаро, но тут вернулся дядя. Устало повалившись на циновку, он несколько раз пробормотал: «Всё прошло хорошо! Всё обошлось благополучно — и похороны и благодарности». Видимо, эта мысль успокоила его.

— А знаешь, Усимацу, как я беспокоился? — обратился он к племяннику через минуту. — Всё по милости неба обошлось хорошо, — добавил он и с облегчением вздохнул.

Мирный деревенский дом и старинные нравы дяди и тётки, не ведающих о переменах на свете, звонкое кудахтанье кур, разносившееся в сухом послеполуденном воздухе, навевали тихий покой и воскрешали в душе Усимацу картины давно забытого детства. Его крепкая, энергичная тётка, никогда не имевшая собственных детей, всегда была очень добра к Усимацу, да и сейчас смотрела на него, как на ребёнка; её обращение с ним забавляло Усимацу. Когда он, смеясь, сказал ей: «Смотри, ты разговариваешь со мной совсем как отец», — у тётки на глаза навернулись слёзы. Дядя заулыбался. Усимацу с наслаждением пил налитый тёткой чай и вспоминал, как он любил её пирожки и мармелад на патоке. Да, приятно было вернуться на родину!

— Ну, я пойду, — сказал он немного погодя и вышел из дому. Дядя вдруг поднялся и с озабоченным видом поспешил вслед за ним. Нагнав племянника возле осыпавшейся от заморозков хурмы, дядя, понизив голос, спросил:

— Послушай, Усимацу, я слышал про какого-то Иноко, преподавателя из учительской семинарии. Твой гость — это не он?

— Да, он самый, мой учитель Иноко.

— Вот как! Значит, это он и есть? — Дядя осмотрелся по сторонам и, внушительно подняв большой палец, прошептал: — Ведь ты знаешь, он… Будь осторожен!