Шрифт:
«Я с тобой и словом не перекинулся, — произнес он. — Пойдем в другую комнату и немного посидим».
«Пойдем, если хочешь».
В другой комнате — это был будуар Кончиты — никого не было.
«А где сегодня вечером Пепе Альварес?» — спросил он как бы между прочим.
«Понятия не имею».
«Ты его приглашала?»
«Конечно».
Оба улыбались, но дон Педро заметил, как пристально смотрит она на него. Он отбросил маску безразличия и понизил голос, хотя слышать их было некому:
«Кончита, умоляю, скажи правду. Верно, что поговаривают, будто он любовник Соледад?»
«Педрито, что за чудовищный вопрос!»
Но он заметил ужас в ее глазах и инстинктивное движение руки, словно она хотела прикрыть лицо.
«Ты уже на него ответила».
Дон Педро поднялся и вышел из комнаты. Он поехал домой и, войдя во двор, заметил свет в комнате жены. Дон Педро поднялся и постучал. Никто не ответил, но он все равно вошел. К его удивлению — ведь было очень поздно — Соледад сидела за рукоделием, занятием, за которым она проводила большую часть жизни.
«Почему ты вышиваешь в такой поздний час?»
«Не могла заснуть. И читать не могла. Подумала, что, может, рукоделие меня отвлечет».
Дон Педро не садился.
«Соледад, я должен сказать тебе вещь, которая тебя огорчит. Будь мужественна. Педро Альварес не был сегодня у Кончиты».
«А какое мне до этого дело?»
«К сожалению, тебя там тоже не было. И все думают, что сегодняшний вечер вы провели вместе».
«Но это нелепо».
«Знаю, однако это не меняет дела. Ты могла сама открыть ему ворота, а потом выпустить его. Или сама выскользнуть из дома так, что никто не заметил, как ты ушла и вернулась».
«И ты этому веришь?»
«Нет, я согласен, что все это нелепо. Где был Пепе Альварес?»
«Откуда мне знать? И почему я должна это знать?»
«Странно, что он не пришел на самый великолепный бал, последний бал сезона».
Она помолчала с минуту.
«На другой вечер после нашего с тобой разговора я написала ему, что при сложившихся обстоятельствах, я полагаю, будет лучше, если в дальнейшем мы постараемся, насколько возможно, избегать встреч. Быть может, он не пошел на бал по той же причине, что и я».
Они опять замолчали. Он стоял, опустив глаза, но чувствовал, что она пристально на него смотрит.
Забыл вам сказать, что дон Педро обладал одним даром, который и возвышал его над другими, и мог оказаться недостатком. Он был лучшим стрелком в Андалузии. Все это знали, и лишь редкий смельчак решился бы обидеть его. Всего несколько дней назад была стрельба по голубям на Табладе, широкой пустоши в пригороде Севильи на берегу Гвадалквивира, — и дон Педро оказался победителем. Пепе Альварес, наоборот, так плохо стрелял, что все потешались над ним. Молодой артиллерист добродушно сносил насмешки, его оружие — пушка, утверждал он.
«Что ты собираешься делать?» — спросила Соледад.
«Ты знаешь, что мне другого не остается».
Она поняла. Но попыталась сделать вид, что воспринимает его слова не всерьез.
«Что за ребячество! Мы живем не в шестнадцатом веке».
«Знаю. Поэтому я сейчас и разговариваю с тобой. Если мне придется вызвать Пепе на дуэль, я его убью. А мне не хочется этого делать. Если он подаст в отставку и покинет Испанию, я этого не сделаю».
«Разве это возможно? И куда ему деваться?»
«Он может отправиться в Южную Америку и там сколотить состояние».
«И ты ожидаешь, что я ему это скажу?»
«Если ты его любишь».
«Слишком люблю, чтобы уговаривать его бежать, как последнего труса. Разве сможет он жить, лишившись чести?»
Дон Педро рассмеялся.
«Да какое понятие чести может быть у Пепе Альвареса, сына стряпчего из Кармоны?»
Она промолчала, но он заметил ее взгляд, полный жгучей ненависти. И этот взгляд ножом полоснул его сердце: ведь он все еще любил ее, любил так же страстно, как раньше.
На следующий день он пошел в клуб и присоединился к группе мужчин, сидевших у окна и наблюдавших за толпой на улице. Среди них был и Пепе Альварес. Разговор зашел о вчерашнем бале. Кто-то спросил:
«А где был ты, Пепе?»
«У меня разболелась мать, и пришлось поехать в Кармону, — ответил тот. — Я был страшно огорчен, но, может быть, это и к лучшему. — Он повернулся к дону Педро. — Говорят, тебе так везло, что ты всех буквально раздел».
«Когда мы сможем отыграться, Педрито?» — спросил кто-то.