«Боюсь, с этим придется подождать, — ответил он. — Мне надо съездить в Кордову. Обнаружилось, что мой стряпчий просто грабит меня. Я знал, что все стряпчие — воры, но почему-то глупо верил, что мой стряпчий — исключение».

Тон был почти шутливый, и так же шутливо вмешался в разговор Пепе:

«Ну, ты преувеличиваешь, Педрито. Не забывай, что и мой отец стряпчий. А уж он-то, во всяком случае, честный человек».

«Вот уж никогда не поверю, — рассмеялся дон Педро. — Не сомневаюсь, что твой отец не меньший плут, чем все остальные».

Оскорбление было таким неожиданным и настолько неспровоцированным, что на какое-то мгновение Пепе Альварес лишился дара речи. Остальная компания сразу же посерьезнела.

«Что ты имеешь в виду, Педрито?»

«Именно то, что сказал».

«Это ложь, ты знаешь, что это ложь. Немедленно возьми свои слова назад».

Дон Педро расхохотался.

«Разумеется, я не возьму их назад. Твой отец вор и негодяй».

Пепе ничего другого не оставалось. Он вскочил со стула и наотмашь ударил дона Педро по лицу. Дальнейшее было неизбежно. На другой день оба встретились неподалеку от португальской границы. Пепе Альварес, сын стряпчего, умер, как джентльмен, с пулей в груди.

Испанец закончил свой рассказ так небрежно, что в первый момент я не понял, что это — конец. Когда же понял, то был глубоко потрясен.

— Варварство! — воскликнул я. — Это просто хладнокровное убийство.

Хозяин дома поднялся.

— Вы говорите чушь, мой юный друг. Дон Педро сделал только то, что обязан был сделать при сложившихся обстоятельствах.

На следующий день я уехал из Севильи, и до сегодняшнего дня так и не смог узнать имени того человека, который рассказал мне эту странную историю. И я часто терялся в догадках, не была ли дама с бледным лицом и седой прядью волос, которую я видел в саду, той самой несчастной Соледад.

Один из многих недостатков реальной жизни заключается в том, что она редко преподносит законченный сюжет. Некоторые ситуации вызывают у вас любопытство, замешанные в них люди запутались в дьявольски сложных обстоятельствах, и вы теряетесь в догадках — а что же случится дальше? Так вот, чаще всего дальше ничего не случается. Катастрофа, которая представлялась неизбежной, таковой не оказывается, и высокая трагедия, вопреки всем законам искусства, вырождается в вульгарную комедию. Возраст, у которого есть много недостатков, имеет, однако, то преимущество (признаться, отнюдь не единственное), что иногда вам удается узнать, чем завершились события, свидетелем которых вы когда-то были. Вы уже давно отчаялись узнать, чем кончилась та или иная история, как вдруг, когда вы меньше всего этого ожидаете, вам ее преподносят прямо на блюдечке.

Эти мысли пришли мне на ум, когда, проводив маркизу де Сан-Эстебан до машины, я вернулся в отель и снова уселся в гостиной. Я заказал коктейль, закурил и постарался упорядочить свои воспоминания. Это был новый роскошный отель, похожий на все другие дорогие отели в Европе, и я пожалел, что променял на его новомодную сантехнику старинный колоритный «Отель де Мадрид», где раньше всегда останавливался, приезжая в Севилью. Правда, из окон моего отеля открывался вид на благородные воды Гвадалквивира, но это не могло искупить th'es dansants [35] , привлекавший в гостиную с баром раза два-три в неделю расфранченную толпу, так что гул голосов почти заглушал назойливый грохот джаз-оркестра.

Весь день меня не было в отеле, а вернувшись, я оказался в гуще этой бурлящей толпы. Я попросил ключ у портье и хотел было сразу подняться в номер, но портье, подавая ключ, сказал, что меня спрашивала одна дама.

— Меня?

— Она очень хотела повидаться с вами. Это маркиза де Сан-Эстебан.

Это имя мне ничего не говорило.

— Тут какая-то ошибка.

Не успел я произнести эти слова и вяло оглядеться, как, протянув руки и широко улыбаясь, ко мне подошла какая-то дама. Я был совершенно убежден, что никогда раньше ее не встречал. Она сжала мои ладони — сразу обе — в жарком рукопожатии и затараторила по-французски:

— Как приятно встретить вас после стольких лет. Я узнала из газет, что вы остановились в этом отеле, и сказала себе: «Я должна взглянуть на него». Сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами танцевали? Страшно подумать! А вы все еще танцуете? Я танцую. А ведь я бабушка. Конечно, я располнела, но я не обращаю на это внимания, и потом, танцы не дают располнеть еще больше.

Она говорила с таким напором, что я, слушал ее, затаив дыхание. Это была статная женщина в возрасте, с толстым слоем косметики на лице и темно-рыжими коротко стриженными волосами, явно крашеными; одета по последней парижской моде, которая никогда не идет испанкам. Но у нее был веселый сочный смех, такой заразительный, что вам тоже хотелось смеяться. И было видно, что она живет в свое удовольствие. Смотреть на нее было приятно, и я мог вполне допустить, что в молодости она была красавицей. Только я никак не мог припомнить, кто она.

— Пойдемте выпьем по бокалу шампанского и вспомним старые времена. Или вы предпочитаете коктейль? Наша милая старушка Севилья изменилась, правда? Th'es dansants и коктейли. Совсем как в Лондоне и Париже. Мы не отстаем. Мы тоже цивилизованные люди.

Она повела меня к столику неподалеку от танцующих, и мы уселись. Я больше не мог притворяться. Я бы только попал в еще более неловкое положение.

— Ужасно глупо, но, боюсь, я не способен припомнить ни одного человека с вашей фамилией в старой Севилье.