Эту черту характера Петра I заметили и те, кому доводилось видеть молодого царя в то время. В так называемых «Тетрадях Авраамия» — писаниях строителя и келаря Троице-Сергиева монастыря, — сохранились яркие отзывы о существовавших порядках. Старец Авраамий удостаивался личных встреч с царем Петром, видел его и в Переславле-Залесском, и в Троице-Сергиевом монастыре, куда приезжали царь и его бояре, обедавшие у келаря. Из этих бесед он узнал много такого, о чем в царстве только судачили по углам, обсуждая характер и действия царя Петра I: «И будто о том многие говорят и тужат, а пособить де стало некому, безмерно де стал упрям, и матери своей, великой государыни нашей благоверной царицы и великой княгини Наталии Кириловны, такожде и жены своей, великой государыни нашей благоверной царицы и великой княгини Евдокеи Феодоровны, и духовника своего священнопротопопа имярека и иных свойственных ему, великому государю, всех не слушает и совету от них доброго не приемлет». По словам старца Авраамия, потакали ему в этом и радовались новые приближенные царя «не ис породных людей, но нововзысканных»{118}. На свою беду, старец Авраамий стремился ознакомить царя Петра I со своими писаниями, но добился только того, что его отправили в заключение. Считается, что «Тетради» свидетельствуют о принадлежности старца к консерваторам, не принимавшим перемены, но это не совсем так. В том-то и дело, что монах Авраамий был одним из тех, кто поддерживал нововведения Петра, но его еще заботили нравственная сторона и замеченное им отторжение царя от своей семьи.

Положенные царские выходы и крестные ходы в Кремле тоже не были забыты царем Петром, хотя все уже свыклись с тем, что царь сам решал, когда он на них будет присутствовать, а когда нет. В записной книге Московского стола Разрядного приказа за 7102 (1693/94) год упоминается, что 14 октября 1693 года царь был «на праздник преподобные Параскевы». Он явно хотел почтить день ангела царицы Прасковьи Федоровны, жены царя Ивана V. На большой праздник «явления иконы Пресвятыя Богородицы Казанские» 22 октября царь Петр был уже «в своем государском походе в селе Преображенском». Все торжества проводил в Кремле и ходил на службу в Казанскую церковь один царь Иван в сопровождении двора. Но 29 октября, в воскресенье, царь Петр «изволил быть у действа освящения» церкви Сретения иконы Владимирской Богоматери «что в Китае у Никольских ворот». Правда, присутствовал он там совсем недолго. В записных книгах сказано о приходе царя «в 3-м часу дни» и отъезде «в поход в село Преображенское ж в 3-м часу дня»{119}. Исключение царь Петр делал для службы в Рождество, когда он задерживался в Кремлевском дворце. В навечерие 24 декабря царь присутствовал в Успенском соборе, а 25 декабря был «у себя в Верху», в церкви Петра и Павла. На этих службах царица Евдокия тоже должна была присутствовать рядом с мужем. В день Рождества Христова оба царя принимали поздравления от патриарха Адриана и церковных властей, а также от думных и ближних людей, явившихся в Кремль в праздничных, «в объяринных и в камчатных кафтанах». 6 января 1694 года царь Петр участвовал в «действе водоосвящения» надень Богоявления. Службу накануне, 5 января, с «действом освящения и многолетия» царь Петр пропустил, и его «выходу не было». А там здравствовали всем «благоверным» царицам, перечисляя их по старшинству положения во дворце: вдовствующим царицам Наталье Кирилловне и Марфе Матвеевне (вдове царя Федора Алексеевича), Прасковье Федоровне и Евдокии Федоровне, а также «благородному» царевичу Алексею Петровичу. Но для службы в самый день Богоявления оба царя «изволили… свои царские порфиры и диадимы и манамаховы шапки возложить на себя» и в полном царском облачении с коронами на голове прошествовали из дворца через «Постельное крыльцо и Красною лестницею подле Грановитые палаты» в Успенский собор.

Из Успенского собора цари Иван и Петр в окружении стрелецкой охраны прошли «ко освящению воды на Иердань на Москву реку». Состоялось действо, в котором участвовали все думцы, стоявшие по левую сторону от царей, а также расположившиеся «меж надолоб за решоткою» чины Государева двора, начальные люди — «салдацкого строю генералы и полковники стрелецкие», в праздничной одежде «в объяринных, и в камчатных, и в иных цветных кафтанах». Петру такое зрелище должно было быть «по сердцу», так как повсюду «на Москве реке около Иердани до Москворецких ворот и по берегу подле Садовников» стояли солдатские выборные и стрелецкие полки «со всем ратным строем в цветном платье», а патриарх Адриан, проводивший службу, освящал полковые знамена{120}. Царицы же всю эту красочную картину могли наблюдать, как обычно, только издали, с вершины своего Теремного дворца.

Из немногих сведений о светских досугах царя, имевших хоть какое-то отношение к его семье, можно упомянуть о покупке царем Петром у английского купца Яна Балтуса разных товаров в конце декабря 1693 года. Описание «вещного» мира, окружавшего Петра, тоже по-своему познавательно. Царя интересовали серебряные часы, картины, зеркала и разные мелочи, вроде столовых принадлежностей — золоченых вилок, ложек и ножей. Возможно, что некоторые купленные товары предназначались непосредственно для царицы Евдокии. Например, в царицыны хоромы могли попасть «8 гребней черепаховых», «19 склянок маленьких в медной вызолоченной оправе» и целых «26 коробочек» из железа и дерева, с украшением сканью, черепаховой костью, «личинами» (портретами) и росписью. Вряд ли для себя царь Петр I распорядился купить «коробочку с духами», которая стоила 10 рублей — в два раза больше, чем пара пистолетов. М.М. Богословский, обнаруживший этот документ в архиве, указал на присутствие в нем подарков царевичу Алексею: «птичка попугай в клетке, цена 3 алтына, 2 деньги», еще 3 другие птички, «гремушечка серебряная» и 2 куклы. Другой историк, Иван Егорович Забелин, исследуя «домашний быт русских царей и цариц», также писал, что царевич Алексей с самого рождения получал от отца «затейливые» вещи и игрушки. Следовательно, как бы ни был занят царь Петр государственными делами, он не забывал о сыне и наследнике царства. Упрекать 21-летнего Петра в том, что он был плохой отец, не приходится{121}.

Размеренная жизнь двора, привыкшего к постоянному отсутствию Петра I в Кремле, разрушилась внезапно, когда после тяжелой болезни в несколько дней угасла царица Наталья Кирилловна. Хотя первые признаки болезни появились раньше, но все равно смерть царицы была преждевременной. Эта потеря оказалась невыразимой для молодого царя Петра, всегда заботившегося о матери. Больно было и оттого, что царица Наталья Кирилловна умерла слишком рано, прожив меньше своего мужа царя Алексея Михайловича. Петра и раньше мало что удерживало от самостоятельных действий, теперь же он оставался практически единовластным правителем. Ему больше не приходилось заботиться о том, что будут говорить при дворе про него самого и его отношения с царицей (если он вообще когда-нибудь серьезно думал об этом). Но и вся ответственность за дела в царстве после смерти матери ложилась на него. «Тогда весь говерномент (правительство. — В. К.) пременился, — писал князь Борис Куракин. — И по смерти ея вступил в правление его величество царь Петр Алексеевич сам»{122}.

А царя по-прежнему влекло море. Вскоре после смерти матери он, к ужасу всех окружающих, решил снова ехать в Архангельск, чтобы выйти в плавание на кораблях и совершить паломничество на Соловки. В одиночку отговорить царя от опасного путешествия никому не удавалось. Поэтому объединились все: патриарх Адриан, царь Иван V, жена царица Евдокия и царевны. Если верить Петру Крекшину, они буквально держали царя Петра за руки, за плечи («рамена»), за ноги, чтобы добиться от него, чтобы он не ездил на море. И даже преуспели в этом, добившись на короткое время вымученного отказа. А началось все с того, что воспротивилась царица Евдокия. Она обратилась за помощью к патриарху Адриану: «Егда уведав сие великая государыня, царица и великая княгина Евдокия Феодоровна, супруга великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича, моли святейшаго патриарха со слезами, да удержит царское величество от отше-ствия к Архангельску, яко тогда мнение было всех плавающих на море полумертвым нарицать»{123}. Останавливать Петра там, где он этого сам не хотел, было опасно. Так царица Евдокия переступила черту, и муж стал действительно «полумертвым» для нее.

Когда 1 мая 1694 года царь Петр все-таки отправился в новое путешествие в Архангельск, царица Евдокия попыталась загладить свою «вину». Хотя всей-то ее вины была одна забота о близком человеке, которую с ней разделяли и патриарх, и другой царь-соправитель, и царевны. Только царица Наталья Кирилловна имела право «день и ночь» гонять почтовых лошадей, посылая свои грамотки сыну. Царице Евдокии постоянно докучать своими письмами в Архангельск позволено не было.

Сохранились только две, скорее всего оставшиеся без ответа, грамотки царицы Евдокии за несколько месяцев пребывания Петра I в Архангельске. Приведем эти письма целиком; комментировать в них нечего: царица Евдокия страдает от своей «брошенности» и тщетно пытается напомнить царю Петру о сыне или подладиться под его тон, подписываясь: «женишка твоя Дунька».

Первое письмо:

«Предражайшему моему государю, радосте, царю Петру Алексеевичю.

Здравствуй, мой свет, на многая лета! Пожалуй, батюшка мой, не презри, свет мой, моего прошенья: отпиши, батюшка мой, на мне о здоровье своем, чтоб мне, слыша о твоем здоровье, радоватца! А сестра твоя царевна Наталья Алексеевна в добром здоровье; а пра нас изволишь милостию своею напаметовать, и я с Олешанькою жива. Ж[енишка] т[воя], Ду[нька]».

Второе письмо:

«Предражайшему моему государю, свету, радосте, царю Петру Алексеевичю.