– Элли, ты меня слушаешь? – спрашивает Надин. – И кстати, зачем ты нацепила это пошлое малышовое колечко?

Голова у меня дергается, точно она влепила мне пощечину. Я отшатываюсь, не веря собственным ушам. Как только у нее повернулся язык! А еще подруга называется. Взять и плюнуть мне в душу. Я смотрю на Надин до тех пор, пока белое лицо и длинные черные волосы не превращаются в пятно.

– Элли, что с тобой? Ты плачешь?

– Ничего я не плачу, – огрызаюсь я. По щекам у меня катятся слезы.

– Элли, я тебя обидела? – Надин обнимает меня за плечи.

Я пытаюсь вырваться, но безуспешно.

– Ну же, Элли, скажи. Я правда не понимаю – ты ведешь себя так, будто я сделала что-то ужасное. Ну, подколола тебя из-за кольца. Подумаешь.

– Ты сказала, оно пошлое, – жалобно бормочу я.

– Но оно действительно пошлое. У нас Наташа носила такое, и у нее весь палец позеленел. Я ей сказала, что у нее гангрена и что ей надо немедленно отрезать палец, иначе сгниет вся рука. Наташа сделала вид, что испугалась, заревела и нажаловалась маме. Но она притворялась, это были не настоящие слезы, не то что у тебя. – Надин протягивает руку и аккуратно вытирает мне глаза.

– У Наташи такое же кольцо? Серебряное, с сердечками?

– Это не настоящее серебро, глупышка. Ты ведь не покупала это колечко, верно? Его прикрепили к обложке нового детского журнала «Влюбленные сердца».

– Да, не покупала, – шепчу я. – Мне его подарил Рассел.

А ведь все было так романтично. Вчера вечером Рассел пришел ко мне домой. Из-за дурацких уроков мы не встречаемся по четвергам – только по пятницам и субботам. К тому же Расселу приходится вставать каждое утро ни свет ни заря, поскольку он разносит газеты.

Газеты… Ах, вот оно что. Он никуда не ходил, не выбирал кольцо специально для меня. Он увидел его в киоске, когда забирал свою порцию газет, и отодрал от журнала комиксов.

– Рассел преподнес тебе бесплатный подарок от «Влюбленных сердец»? – удивляется Надин. Больше она не произносит ни слова. В этом нет надобности.

Ее тон мне неприятен. Ей никогда не нравился Рассел. Может, она чуть-чуть ревнует? Надин постоянно находит себе придурков, которые относятся к ней как к грязи. Рассел добрый, талантливый, умный. Он воспринимает меня как личность, как близкого друга. Он ни разу не пытался зайти в наших отношениях слишком далеко. Надин часто называла его размазней и намекала, что он не способен по уши влюбиться. Ничего подобного. Рассел бывает очень страстным. Вчера вечером, когда мы сидели у меня в комнате, я едва от него отбилась.

Рассел сказал Анне, что принес пастель для проекта по ИЗО. Он и вправду ее принес, и мы прошмыгнули ко мне наверх. Анна была слишком занята и ничего не заметила – она сражалась с Цыпой, стряпала ужин и одновременно колдовала над новой коллекцией свитеров с кроликами.

Мы с Расселом робко сидели на краешке кровати. Он показал, как пользоваться пастелью, хотя на самом деле я рисую такими мелками чуть ли не с семи лет. Потом сделал несколько набросков моего натюрморта с овощами: ярко-красные перцы, желтые початки кукурузы, а для контраста – фиолетовые баклажаны. Получилось очень живописно, но мне хотелось разложить овощи так, чтобы вышел портрет. Из крошечных молодых картофелин можно сделать лицо, из ярко-красных чилийских перчиков – губы, из гороха в стручках – глаза, а из крошечных морковок – волосы.

Я гордилась своей задумкой, но Рассел разнес мою идею в пух и прах. Сказал, что за несколько веков до меня такой натюрморт уже нарисовал какой-то итальянский художник. Может, не стоит ничего придумывать, а просто рисовать обычные натюрморты? Тем более что у Анны нет ни перцев, ни горошка. Единственное, что отыскалось в доме, это несколько крупных картофелин, пожелтевший кочан цветной капусты, завалявшийся в холодильнике, и здоровенная упаковка замороженного горошка. Сомневаюсь, что старый мастер вдохновился бы этим жалким набором.

Рассел стал излагать свой взгляд на построение композиции, и я не сумела подавить в себе раздражение. При этом всеми клеточками я ощущала его теплое тело рядом с собой. Мне нравился его сосредоточенный взгляд, морщинка на лбу, два верхних зуба над полной нижней губой, бархатная кожа… Не удержавшись, я погладила его по щеке, а он повернулся и поцеловал меня. Альбом свалился на пол, пастель покатилась по ковру, но нам было все равно.

Скоро нам стало неудобно сидеть прямо. Как-то само собой получилось, что мы откинулись на подушку и оказались в объятиях друг друга. Формально мы не были вместе в постели, но уж точно лежали на кровати. Было немного чудно, что вокруг царит девчачий беспорядок, за нами на подушке сидит развалившись мой старенький плюшевый мишка. Я закрыла глаза и сосредоточилась на Расселе.

Правда, уши оставались открытыми. Хлопнула входная дверь – наконец-то папа дома, он явно припозднился. Что-то крикнула Анна, и Цыпа заверещал как резаный – не самый романтичный звуковой фон. Затем раздались звуки шагов – это Цыпа неуклюже взбирался по лестнице. Шлеп, шлеп, шлеп. Мы отстранились друг от друга – испугались, что сейчас он ворвется в дверь.