На короткое время я и сама подпадаю под эти чары. Я с завистью разглядываю их высокие скулы, хрупкие запястья, острые коленки – и чувствую себя непомерно раздувшейся и жирной на их фоне. Но вот мимо меня пружинистой походкой проходит медсестра с тележкой – молодая, жизнерадостная девушка с копной густых коротко стриженных волос и округлыми бедрами. Нельзя сказать, чтобы она была худой или толстой. Она просто абсолютно нормальная, здоровая женщина. Я перевожу взгляд с нее на окружающих меня анорексичных пациенток.

И неожиданно для себя вижу их в истинном свете. Замечаю их тонкие безжизненные волосы, бледную прыщавую кожу, впалые щеки, костлявые ноги, вогнутые бедра, уродливые острые локти, дерганую походку. Теперь я отчетливо понимаю, насколько тяжело они все больны.

– Ты кого-то ищешь? – спрашивает меня медсестра.

– Да, Зою. Я ее м-м-м… родственница.

– Она в следующей палате, – с улыбкой отвечает медсестра. – Сейчас она не слишком-то разговорчива и почти ни с кем не общается, но, может быть, ты сумеешь настроить ее на нужный лад. Она в последнем отсеке.

Я в нерешительности приближаюсь к задернутой шторке отсека. Не могу же я постучать в занавеску. Вместо этого я тихонько покашливаю и зову:

– Эй, Зоя.

Тишина.

– Зоя, – зову я чуть громче.

Слегка отодвигаю шторку. Зоя лежит на кровати, по-детски свернувшись калачиком и уткнувшись носом в грудь. Острые позвонки на ее изогнутой спине выпирают так, что мне становится страшно. Она еще больше похудела и теперь выглядит такой маленькой, тщедушной и жалкой, что моя робость мигом проходит.

– Привет, Зоя, – говорю я и присаживаюсь на краешек кровати.

Она испуганно озирается. Увидев меня, хмурится.

– Зачем пришла? – огрызается она в ответ.

– Я… просто зашла тебя проведать, – бормочу я, обескураженная ее враждебностью.

– Как ты узнала, что меня сюда упекли?

– Миссис Хендерсон сказала.

– А, старая карга? Всем небось растрезвонила, что я в психушке.

– Нет, что ты! Она одной мне рассказала – потому что мы подруги.

– С чего ты взяла? Никакие мы не подруги. Послушай, я никого не хочу видеть, тем более сейчас. Я ужасно выгляжу. Они насильно пичкают меня едой. Я дико растолстела. Превратилась в жирную корову. – Она оттягивает двумя пальцами кожу впалого живота.

– Зоя, что ты такое несешь? Ты очень худая, правда!

– Но не такая худая, как раньше.

– Ты еще больше похудела. Поэтому здесь и оказалась. Зоя, ты же чуть не умерла! У тебя был сердечный приступ!

– Это оттого, что я приняла чересчур много слабительного. Но теперь-то я поправилась. Со мной все прекрасно, вернее, было бы прекрасно, если бы они меня отсюда выпустили. А они этого не сделают, пока я не буду весить столько, сколько им нужно. Бред какой-то, они хотят раздуть меня до размеров слона.

– Они хотят тебя вылечить.

– Хорошо тебе говорить. Сама-то вон какая худая. Везет тебе. Никто не запихивает в тебя ложками картофельное пюре и не вливает стаканами молоко.

– Брось, по сравнению с тобой я просто огромная. Как, собственно, и все остальные. Зоя, ты видишь себя в искаженном свете. Посмотри на себя. – Я беру ее тоненькую ручку, боясь оставить своими пальцами синяки на ее прозрачной коже. – Одни кости остались. Ты же умрешь от истощения.

– Ну и пусть. И так жить не хочется. Какой смысл, если все против меня. Родители либо орут, либо рыдают, потому что ничего не понимают, а медсестры шпионят за мной, чтобы я не прятала еду, и даже воду мне отмеряют, потому что я, видите ли, слишком напиваюсь перед взвешиванием. Что за жизнь, если медсестры даже в туалет за мной по пятам ходят и подслушивают там под дверью?

– Почему ты не ешь, хотя бы понемногу? Тогда они бы тебя отсюда выпустили и ты вернулась бы в школу. Кстати, у нас просто обалденный новый учитель по ИЗО, мистер Виндзор – молодой, симпатичный и так интересно рассказывает про живопись. По правде говоря, на первом уроке я перед ним опозорилась, кошмар какой-то…

Но Зоя меня не слушает. Ее не интересует ни новый учитель, ни живопись, ни я. Она не может думать ни о чем, кроме своей голодовки.

Она опять сворачивается калачиком и закрывает глаза.

– Хочешь, чтобы я ушла, Зоя?

Она молча кивает.

Я вытягиваю руку и провожу по ее почти бесплотному бедру. От моего прикосновения она вздрагивает.

– Пока, Зоя. Я загляну к тебе еще, если не возражаешь, – говорю я, тихонько ее поглаживая.

Из-под ее опущенных век бегут слезы.

Я сама чуть не плачу, пока спускаюсь по лестнице. Медсестра смотрит на меня с сочувствием:

– Она тебе нагрубила? Не принимай близко к сердцу. Бедняжка Зоя считает, что мы все против нее сговорились.