Шрифт:
С любовью,
Дэн
P.S. Я и вправду ужасно рад, что с тобой познакомился.
Ну, что я говорила? Он просто псих. Вот если бы он был постарше. И покрасивее. И не такой чокнутый.
– От кого письмо? – спрашивает Анна.
Она помешивает на плите суп и осторожно пробует его на вкус.
– Подсыпь-ка еще перца, Цыпа. Только, смотри, аккуратно.
Цыпа обожает готовить. Он даже помогает делать яйца бенедикт [10] , в честь которых его назвали. Да-да, на самом деле его зовут Бенедикт. Довольно снобское имя, но так захотела Анна. Впрочем, никто его сроду так не называл. Сначала он был для всех просто малышом Беном, а два года назад превратился в Цыпу. Или Цыпленка. Иногда жареного. Иногда пареного. И неизменно скверного.
10
Блюдо на завтрак, представляющее собой яйцо-пашот (т. е. сваренное без скорлупы «в мешочек»), политое соусом (прим. ред.).
– Да так, Дэн накарябал всякую чушь, – говорю я, засовывая письмо в карман.
– Я знала, что он на тебя запал! – хитро улыбается Анна.
– О господи, Анна, не говори ерунды, ему всего двенадцать.
– А что, лично мне этот Дэн понравился. Он что, твой парень?
В это время Цыпа энергично трясет перечницей над кастрюлей с супом, что-то тихо бормоча себе под нос.
Анна бросается к нему и хватает за запястье:
– Хватит, Цыпа! Я же сказала – одну щепотку!
– Щепотка, щепотка, щепотка, – хихикает Цыпа, делая вид, что щиплет ее за руку.
– Ах ты скверный мальчишка, – шутливо восклицает Анна, переворачивает Цыпу вверх тормашками и щекочет его оголившийся живот.
– Пойду делать уроки, – говорю я.
Я люблю сидеть на кухне, но мне не особо нравится наблюдать за тем, как дурачатся Цыпа с Анной. При виде их счастливых лиц я испытываю странное ощущение. Что-то вроде ревности. И дело вовсе не в том, что я сама хочу поиграть с Цыпой – боже упаси! И уж конечно я не мечтаю о том, чтобы Анна переворачивала меня вверх тормашками и щекотала. Если она хотя бы попытается меня приподнять, то сама же грохнется на пол. Я уже вешу больше ее, хоть она и намного выше.
Анна никогда не лезла ко мне со щекоткой, шумной возней и прочим сюсюканьем. Я для этого уже слишком взрослая, а она слишком молодая. У них с отцом большая разница в возрасте. По большому счету, он ей в отцы годится. Он преподает живопись, а Анна была студенткой у него в колледже. Отец у нее ничего не вел, потому что она училась на текстильном отделении. Раньше она работала на полставки дизайнером-консультантом, но потом ее фирма обанкротилась, и с тех пор она так и не нашла подходящей работы. Отец продолжает преподавать в своем колледже. У студентов учебный год еще не начался, но он все равно с утра ушел на какое-то собрание.
– Элли, могу я попросить тебя об одном одолжении? – говорит Анна. – Не знаю, во сколько сегодня вернется твой отец. Он же совершенно непредсказуемый. А у меня вечером первое занятие на курсах итальянского. Ты не могла бы уложить Цыпу? Пожалуйста, очень тебя прошу.
– Но я же сказала – у меня куча домашней работы, – хнычу я. Но не долго. Потом меняю тактику и обращаю внимание Анны на то, что всем другим девочкам, между прочим, платят, если они сидят с малышами.
– Наглёж! Я не малыш! – вопит Цыпа. – А почему говорят «сидеть с малышами»? С ними надо бегать! Разве нет?
– Помолчи Цыпа, иначе я сейчас попрыгаю. Причем на тебе, – говорю я.
В итоге я, конечно, соглашаюсь помочь. Хотя и весьма неохотно. Никак не возьму в толк, зачем Анне вдруг понадобилось по вечерам изучать итальянский. Как будто мы собираемся ринуться в Рим или пофланировать по Флоренции. Вместо этого мы, как всегда, завалимся в валлийскую глухомань.
После ужина Анна купает Цыпу и переодевает его в пижаму. Все, что мне остается сделать, – это проследить, чтобы он пописал на ночь и улегся в кровать. Как бы не так.
Как только Анна уходит, Цыпа начинает скакать по комнате как мартышка, а когда я хватаю его, он принимается орать, визжать и брыкаться. Когда отец наконец возвращается с работы, Цыпа стремглав несется в прихожую с дикими воплями.
– Эй, ты почему до сих пор не спишь, мистер цыпленок табака? – спрашивает отец и смотрит на меня с укором. – Ты не должна была разрешать ему беситься перед сном, Элли, теперь он вообще не уснет.
Как будто это я виновата. Вот вам и вся благодарность. Тем более обидно, что с отцом Цыпа ведет себя совершенно иначе. Он сворачивается калачиком у него на коленях, и отец читает ему книжку с историями про Медвежонка. Цыпа ангельски улыбается и тычет пальчиком в картинки.
На самом деле это моя книга с историями про Медвежонка. Только я не помню, чтобы отец мне ее когда-нибудь читал. Или, по крайней мере, укачивал меня сонную у себя на коленях.
– Что с тобой, Элли? – вдруг спрашивает отец. – Ты что, дуешься?
– Нет, я не дуюсь. Просто сижу здесь. Надеюсь, это не преступление?
– Читай, пап, – ноет Цыпа. – Хватит болтать с Вонючкой Элли.
– Цыпа! – шутливо грозит ему пальцем отец, с трудом сдерживая улыбку.
Внезапно я понимаю, что больше не могу их терпеть. Не могу даже находиться с ними в одной комнате. Меня душит подступивший к горлу комок. Я несусь в свою комнату и врубаю там музыку на всю катушку.