Правая сторона их движения была более светлой, пустынной, даже самолётные силуэты иногда просматривались. Где-то там, в глубине, взблёскивал мигающим опознавательным светом лайнер, тонко свистели его двигатели. Это подстёгивало бег, царапало страхом нервы, подгоняло. Левая сторона — совершенно чёрная, то ли от близких лесонасаждений, то ли ещё от чего-то невидимого. Ни огней жилых домов, ни света проезжающих машин. Как же далеко они, оказывается, убежали, хватая ртом воздух, крутил головой СанСаныч, пытаясь что-либо всё же разглядеть. Вдруг он заметил, что силуэт Константина Георгиевича быстро побежал резко вправо, в ту, более светлую сторону, причём, с уклоном вниз, как под горку… Сознанием владело чувство опасности, и мысль, как тонкая нить, «только не потерять из вида Константина Георгиевича… Только не потерять!.. Только не упустить!..» Упустишь, тогда всё — тогда «верёвка». Самолёты все одинаковые, не отыщешь.

А вот и Людмила Николаевна послушно повторила манёвр «Сусанина», дёрнулась вправо, но замешкалась от чего-то… СанСаныч, не успев остановиться, наткнулся на неё… Людмила Николаевна что-то пригибала перед собой руками… Проволоку! — догадался СанСаныч. Колючую проволоку! — понял, когда, помогая, ухватился за неё сам. Острые колючки проткнули перчатку, больно ожгли и ладонь и пальцы… Ёшь, твою в железо! — чувствуя боль, и терпя её, гендиректор коротко выругался, остановился, давая возможность молодой женщине перешагнуть. Людмила Николаевна, торопясь, подобрав полы шубы, высоко задрав ногу, широко шагнула через «колючку» на другую её сторону… Но левая нога, опорная, под тяжестью тела и узенькой её стопы неожиданно предательски провалилась… Людмила Николаевна резко осела, на долю секунды замерла, коротко при этом, вскрикнув, и завозилась на четвереньках, высвобождаясь из плена. С трудом вытянув провалившуюся ногу, постанывая, поползла от невольного капкана… СанСаныч догнал её, помог подняться, потащил вперёд, придерживая за талию.

— Что там такое? — сдерживая дыхание, глухо спросил.

— Ум-м… На проволоку… я… села! — дрожащим от слёз голосом пожаловалась Людмила Николаевна.

— Как на проволоку? — тупо переспросил он, чувствуя острое жжение в ладонях. — Прямо на колючку! Серьёзно?

— А-сс… — сжавшись и наклоняясь вперёд, коротко простонала она. — Конечно, серьёзно. Серьёзней не бывает.

— И что, прямо… вот так и на…

— Да-да, прямо вот так и… — перебивая, ещё больше огорчилась женщина. — И колготки все, наверное, порвала…

Они бежали уже под горку.

Здесь снежный наст был крепче, хорошо держал обоих, да и бетонка быстро приблизилась. Бежать стало гораздо легче. Тревожные проблески самолётных маячков, усиливающийся свист двигателей, уже вот-вот, близко, и, наконец, сияющие окна пассажирского салона во всей своей красе развернулись перед ними. Виднелся и трап у ярко освещённого проёма возле пилотской кабины… Ффу! — обливаясь потом, выдохнули путешественники — успели! Людмила Николаевна, на бегу распахнув шубу, куда-то заглядывала себе под ноги…

— Что там?.. — догадываясь, посочувствовал СанСаныч. — Больно?

— Да… Темно, невидно… Кровь вроде…

С трудом поднялись по трапу. Стюардесса, ободряюще кивнув им, махнула вниз рукой, трап сам собой отъехал, исчез, будто растворился, глухо захлопнулась дверь… СанСаныч юркнул в пилотскую кабину, Людмила Николаевна в туалет…

— Наконец-то! Чуть без вас не улетели, — заметил командир, спросил. — Всё в порядке?

— Да, почти…

— А где Людмила свет-Николаевна?

— Она здесь… — замялся СанСаныч. — Сейчас… придёт.

— Ну, лады. Взлетаем…

— Всё, тишина в кабине!..

Бортинженер двинул рычажки. Свист двигателей перешёл в лёгкий рокот, потом в умеренный рёв… Самолёт стронулся с места… легко покатил, подрагивая застоявшимся телом, мускулами, как спортсмен, перед большим и красивым прыжком… Нацеливаясь носом на Восток, на встречу восходу солнца.

А страна в это время, пока СанСаныч закрывал свои маленькие бизнес-проблемы, уже вовсю воевала с Чечнёй, фактически, сама с собой. Вот дурость!.. Нет бы в трудное время объединить усилия, облегчить народу, стране, процесс выживания, ан, наоборот, втянулись в войну внутри себя. Немедленно пошли похоронки, «груз двести», инвалиды, раненные… сплошная боль и затраты. Ёшь твою в корень! Правительство и думские партии, как озверелые, в словесных и прочих дуэлях сражались между собой, где скопом, где и поодиночке, а все вместе — с журналистами. Многие вещи им категорически не хотелось выдавать народу, включая и ту же Чечню, свои денежные растраты, аморальные истории, связь с криминалом и всем таким прочим, а вот, поди ж ты… Бей журналюг, мать иху ити! Ещё и президент этот, Борис Николаевич Ельцин, гарант Конституции, хирел просто на глазах, хотя врачи убеждали: ничего подобного, всё у него хорошо, устал человек, в Барвихе работает с документами. Но всё те же неуёмные журналисты, опровергая, сообщали обратное. Вот молодцы, черти! Да и последовавшие потом хирургические операции жутко талантливого, и от этого естественно иноземного доктора подтвердили, плохо дело в царских покоях. Что-то вскоре должно произойти, ломал головы народ, зреет видать политическая замена. Но кто это?..

Собчак, Зюганов, Немцов, Черномырдин, Лебедь, Жириновкий… Ой, чур-чур!.. Кто? Не угадаешь. Их там — «великих» лидеров — вагон и маленькая тележка. И вертятся они — политики! — непрерывно тасуясь около «царственного» кресла, как мухи вокруг помойки… И ведь уже замараны все, а не стреляются, как положено в приличном обществе. Значит, это признак общества. Но очень хотелось, чтоб замена в новом демократическом государстве произошла как-то по доброму, не как всегда. Перед миром стыдно. Все правители в стране уходили бесславно… включая и Горбачёва.

Снова на улицах главных городов, к разгуляй-матрёшечному торговому ряду, какой-то талантливый сценограф — Человек (?!) Рок (?!) Судьба (?!) — как проказу, как отвратное знамение раскидал раздражающие взгляд и психику обывателя юродивые пятна — экзотические группки беженцев или переселенцев… как их правильно?

Они, в любое время года, по-восточному скрестив ноги, сидят — на земле, бетоне — подстелив под себя тонкий тканный, напрочь замызганный коврик. Непременно в замызганных тюбетейках, платках, узбекских либо других каких халатах, шароварах, от грязи теперь и не поймёшь ни цвет, ни национальную их принадлежность… босиком. Сидят старики, старухи, молодые… Все до черна загорелые, с чёрными, загрубевшими давно немытыми руками, лицами… Ещё хуже выглядят их дети — ещё более униженнее. Не подготовленным гражданам эту картину видеть просто нет сил. Мгновенно происходит зрительный и чувственный шок, как пинком под… добродетель. Глаза от этого в землю, и боком, боком мимо. Чтоб быстрее пройти, ещё быстрее забыть.