– Нет у меня никаких сил, – я взбесился. – Ничего. Пещеры только-только появились. Я не знаю, как я сделал их и как это повторить. Это все обман. Черт побери, я мог бы сделать это место прекрасным, если б только они позволили мне.

– Безусловно, мог бы, – согласился пингвин. – Если б только поднял свою громадную задницу и использовал свою силу. Но ты этого не сделаешь. На самом деле ты не веришь в это.

Я начал расхаживать по периметру своей клетки. Теперь я был Изгоем, с пустыми ножнами, бряцающими о бедро, словно напоминание о моем бессилии. В ярости я тряс решетку.

Все это было бесполезно. Блез хохотал, Лэтхем меня игнорировал. Дург-дозер теснил джокеров, пока черные воды залива не сомкнулись над их головами окончательно.

Рука Блеза обвилась вокруг раздувшейся талии Тахиона, и он подвел ее к моей тюрьме.

– Видишь, – сказал он ей. – Он ничто. Он не в силах помочь тебе. Он потерял все. – Он показывал на меня, куда-то вниз, и хихикал.

Я посмотрел туда. Блез был прав. Я был гол, и там, где должны были быть мои гениталии, была лишь гладкая кожа. Я закричал…

Я все еще кричал, когда проснулся.

– Ты передашь сообщение для Лэтхема? – спросил я Кройда. – Это безопасно для тебя?

Кройд пожал плечами. Он был вялым и сонным, с красными глазами. Он выглядел, словно розовокожая летучая мышь, пьющая гормоны роста, – не самое приятное зрелище. Он прибыл на Рокс, когда почувствовал, что Манхэттен небезопасен больше для джокеров. Это засада, чувак. Знал бы я, что Шэд поднимет такой шум.

– Это я могу сделать, конечно. Я все же думаю, будет проще нам всем собраться здесь и выступить против Тахиона.

– Все не так просто, – сказал я. – Ты не знаешь, что тут творится. Я должен быть честен с тобой, Кройд. У меня есть комната в башне, оборудованная для тебя – дьявол, ты один из героев-джокеров, – но я не могу обещать тебе, что здесь будет безопаснее, чем на Манхэттене.

– Я рискну, – Кройд пожал плечами. Мембраны крыльев зашелестели. – И я заплачу за постой. Я доставлю послание, можешь не беспокоиться насчет пробок. Что там в пакете?

– Шантаж.

Кройд усмехнулся и улетел.

Я не шутил. Кем бы ни был этот туз, то, что он разрушил схему «прыгни в богатого», давало мне лучик надежды. Теперь на власти давили, требуя, чтобы кто-нибудь ответил за это. Я напоминал Лэтхему, что у меня все еще оставалось много информации об этой схеме, которая способна очень сильно усложнить его жизнь. Конечно, ранее он уже отбрасывал в сторону подобные угрозы, но сейчас дело стало по-настоящему жарким. Я также заверял его, что информация эта никогда не утечет в чужие руки, если он окажет мне одну небольшую услугу: убедит Блеза отпустить Тахиона или просто вызволит Тахиона сам. В конце концов, я знал, о чем думал Лэтхем, я знал, что он, как и все прочие, терпеть не может Блеза. Я знал, что он также боится Блеза. В моем письме я спросил его, что может случиться с Блезом, если все узнают от Тахиона о произошедшем. Блез, в конце концов, был официальным главой джамперов.

Кройд возвратился через несколько часов.

– Сделано, – сказал он. – Лэтхем передал, что он обо всем позаботится.

Я счастливо засмеялся. Да! Я ликовал. Скоро, моя любовь! Скоро ты будешь свободна. Все сделано!

Я сделал это. Это заняло гораздо больше времени, чем я мог представить в своих кошмарах, но несправедливость наконец прекратится. Было так приятно осознавать это, так чертовски приятно. Даже цвета Босха казались более яркими.

Кройд тоже посмотрел на картину, вздохнул и зашелестел крыльями, оборачивая их вокруг морщинистого иссохшего тела.

– А теперь, где я могу поспать, губернатор? – спросил он.

Человек был синтоистским священником, но в попытке удовлетворить всех он носил черный костюм и черную водолазку. Март был достаточно солнечным, чтобы сделать одежду неудобной. Он явно начал потеть.

– Возлюбленные, – сказал он с некоторым азиатским акцентом, – мы собрались сегодня здесь, чтобы отпраздновать… – он прервался и озадаченно посмотрел в молитвенник. Затем, с ужасно смущенным видом пролистнул несколько страниц и начал погребальную службу.

Вероника неловко заерзала на складном металлическом стуле, так же, как и большинство в немногочисленной толпе скорбящих. Для Вероники это был способ не рассмеяться. Ичико, подумала она, рассмеялась бы. Но Ичико была мертва.

– Я не знал Ичико лично, – сказал священник, начиная бубнить, – но из того, что я понял, она была душою доброй, щедрой и любящей.

Веронике стало интересно, как он мог заниматься этим, стоять рядом с ее гробом и пытаться говорить о том, кого он никогда не знал. Она переключила внимание и снова огляделась в поисках Фортунато. В конце концов, Ичико была его матерью. Вероника сама послала телеграмму в монастырь на Хоккайдо, где скрывался Фортунато. Ответа не было, как не было ответа и на все другие письма или просьбы, которые ему посылали. Вокруг она увидела лишь солнце и птиц, плещущихся в лужах, оставшихся после утреннего дождя.