— Ты только подумай, Алессандро, — шепнул Филиппо — одно слово этого синьора — и тысячи людей безработные…

Иностранец поправил упавшую на лоб прядь светлых волос и еще ближе подсел к огню.

— Любишь ли ты есть вкусные вещи? — вдруг спросил он Джованни.

— О, синьор, это я очень хорошо умею!

— Ну, а сколько времени ты можешь пробыть без еды? — лукаво прищурившись, снова спросил Гетбой.

С минуту Джованни молчал, глядя на пламя костра. В словах гостя была угроза. И Джованни поднялся. Он гордо выпрямил плечи.

— Синьор, я и на это мастер! — ответил он миллионеру.

Суровые лица рыбаков подобрели. Вот так Джованни! Огрел богача, как плетью. Пусть не грозит мальчишке нуждой! Но странное дело: было похоже, что дерзкий ответ мальчика понравился и синьору Гетбою.

— Эге, приятель, из тебя, пожалуй, получится толк! А такие мне нужны, — швырнув сигару в костер, сказал Гетбой. — Хочешь стать капитаном? У меня свои корабли. Лайнеры. Ты будешь учиться…

Глаза Джованни заблестели. Сделаться моряком? Это была мечта всех мальчишек Портового спуска.

— Значит, по рукам? Орел мой?

— Нет, синьор.

Иностранец посмотрел на корзину с орлом и пробормотал что-то по-своему. Он закурил новую сигару, а затем не спеша вынул из внутреннего кармана пачку долларов:

— Получай, приятель.

— Синьор, я же сказал: орел не продается!

— Я набавлю втрое, вчетверо… Решай!..

— Не продается.

Рыбаки молчали. Лишь один Антонио что-то глухо забормотал, открывая широко рот, словно ему не хватало воздуха для дыхания. Он медленно поднялся, и тут все увидели, как он немощен и стар, Антонио.

— Джованни, отдай орла! — взмолился он плачущим и скрипучим голосом. — Джованни, отдай!.. О мадонна, мы сможем купить собственную лодку…

— Антонио, иди прогуляйся, — поднявшись, в свою очередь строго сказал Филиппо.

Всхлипывая, Антонио послушно отошел в сторону.

Всю свою долгую жизнь он мечтал быть независимым от владельцев лодок… и вот представился случай… Слезы медленно текли по морщинистому лицу старика.

— И камни роняют слезы, — сказал Бенито.

Он сидел на песке, скрестив по-турецки ноги, и было похоже, что его совсем не интересует происходящее. Лишь временами какая-то злая усмешка кривила губы толстяка.

Гетбой удивленно глядел на мальчика. Не оставить ли Джованни в покое? Нет, дело здесь не в мальчишке… Ему, Гетбою, бросили вызов… И кто? Какие-то нищие сицилийцы. Иностранец улыбнулся. Что ж, не пройдет и трех-четырех дней, как он украсит свой кабинет чучелом орла…

— Соглашайся, все равно орел будет мой! — сказал Гетбой, уже не скрывая угрозы.

— Вы хотите взять птицу силой? — спросил Джованни.

— О нет, я хочу, чтобы ты сам, добровольно отдал мне орла. И ты отдашь. А когда ты это надумаешь, дай мне какой-нибудь знак… Ну, подними белый флаг на крыше барака.

— Синьор, мне не нравятся белые флаги! — сказал Джованни и рассмеялся.

Гетбой ушел. Он шагал не торопясь, повидимому что-то обдумывая. На виллу он вернулся не в духе. «Что же, собственно, произошло?» — думал он, подходя к огромному каштану, под которым всегда любил отдыхать после прогулки. Но на этот раз, нахмурившись, он прошел мимо. Как большинство людей, имеющих неограниченную власть над другими людьми, он был мелочно самолюбив: ему даже и здесь, на вилле, слышался дерзкий вызов в смехе маленького итальянца. И к тому же у Гетбоя были скверные нервы; порой у него случались припадки непонятной тоски, как яд, разрушающей сознание. Тогда, по совету врачей, он выбирал для отдыха морские пустынные берега. На этот раз он выбрал Сицилию. Горячий морской воздух и целебная тишина Ионического моря благодатно действовали на Гетбоя.

Небо темнело. Темнело и море, отражая последние, золотисто окаймленные облака. После ухода иностранца Бенито вдруг оживился.

— Пойду к Мартини, попрошу в долг бутылку вина, — сказал он, ни к кому не обращаясь, но так, чтобы все слышали, и быстро зашагал прочь от барака.

— Не грусти, Джованни, — сказал Филиппо. — Рыбакам не по нутру подачки!

— У меня так кружится голова… — признался Джованни.

Чтобы собраться с мыслями, он приблизился к самому морю, даже зашел по колено в воду и, не замечая этого, так и стоял, задумавшись.

Чарльз Гетбой настежь распахнул окна и крикнул:

— Эй, Дэн, виски, и похолоднее!

Дэн, рослый, широкоплечий человек, лет сорока на вид, принес виски и, склонив привыкшую к покорности голову, стал возле стола, ожидая дальнейших распоряжений.

— Можешь идти, Дэн! — сердито, сквозь зубы, пробормотал Гетбой и приступил к бутылке.

В открытое окно дул «мессинец» — теплый ночной ветер. Море проснулось, и по его мягкому, протяжному шуму угадывалось, что там, внизу, на берег накатываются неторопливые длинные волны.