Я все думала об эпизоде с писательской конференцией и наконец, набравшись смелости, спросила:

– Джим, а что вообще нужно делать, чтобы передать рукопись в газету?

Я была готова к тому, что он посмеется или отмахнется от меня. В конце концов, для чего ему возиться с какой-то странной особой, вообразившей себя писателем? Но он ответил, чуть подумав:

– Я думаю, тебе стоит написать около 1200 слов и отправить в редакцию, причем обязательно в теле письма: они не любят, когда файлы присылают приложением.

Неужели? Получалось, что подготовить статью не сложнее, чем писать в блог, который я веду для друзей и родных. Конечно, мне совершенно не хотелось на старости лет писать статью и потом страдать, получив отказ. Но я, не обращая внимания на страх и вспомнив свою давнюю мечту стать писателем, смело ответила:

– Спасибо тебе огромное! Буду ждать вестей об их решении!

Мы попрощались, стоя на теплом июльском солнышке у дверей ресторана: обнялись, договорились оставаться на связи. Пока мы шли домой, я обдумала еще раз весь разговор и вернулась в привычную роль члена группы поддержки, а не лидера.

На следующий день Джим написал мне, что его знакомый в Wall Street Journal был бы рад посмотреть мой текст.

Теперь уже назад не повернуть. Муза дерзнула выйти на сцену и собирается стать писателем.

Моя помощница из PR-агентства, которым я когда-то владела, говорила, что всегда точно могла определить, когда мне предстояло что-то написать: в этот момент я срочно принималась наводить порядок в чековой книжке или на столе, точить все карандаши, раздавать другим задачи. В общем, готова была делать все, лишь бы не писать очередной пресс-релиз, биографию или готовить еще какие-то материалы для прессы. Для писателя чистый лист – это почти как чистый холст для художника: море возможностей и страх все испортить. Что-то похожее на такой же страх чистого листа я испытывала и когда начала вести блог, но сейчас все было по-другому. Это же Wall Street Journal! И его редактор готов посмотреть текст. Вот почему я и застыла в нерешительности. Это же не моя работа, ведь Тим у нас мастер на такие вещи. Так что вместо того, чтобы взяться за подготовку текста, я нашла другие, и очень срочные, дела.

Париж, как и всегда, манил, и мы не намерены были ничего упускать. Мы пообедали в ресторане Le Timbre, в простом и элегантном зале которого помещалось только двадцать четыре человека. Здешний шеф-повар Крис Райт, британец, подает блюда в классическом французском стиле, и очень интересно наблюдать, как он и его помощники танцуют вокруг каждого блюда в крошечной кухне. Я сразу вспомнила, как мы работали большой компанией в кухне Лидии в Мексике. Тим был в экстазе от своего обожаемого жареного паштета из гусиной печени, а мне подали великолепную порцию свиных ножек, а потом куропатку с картофельным и яблочным пюре под цитрусовым соусом.

Позже, проходя мимо величественного здания парижского муниципалитета, построенного еще в 1357 году, Тим спросил:

– А что тут делают все эти люди в шезлонгах?

Я оглянулась: и правда, сотни людей расположились в шезлонгах или сидели у столиков под яркими зонтиками.

– Не представляю. Сейчас среда, три часа дня. Что же тут происходит?

Я заметила, что все они смотрели в сторону реки, показывали на что-то, смеялись, обсуждали и, конечно же, пили вино.

– Ой, Тим, посмотри на этот гигантский экран! Они все смотрят чемпионат Франции по теннису!

Конечно, как и положено французам, все эти люди предпочли провести день на лужайке за просмотром теннисного матча, а не за работой. Люди в офисных костюмах сидели в шезлонгах, передавали друг другу прохладительные напитки. Похоже, никто и не беспокоился о том, что откровенно прогуливает работу в середине недели.

– Кажется, я начинаю понимать, почему они все здесь выглядят такими счастливыми, – сказал Тим. – Мне кажется, то, что мы так часто слышим о французах, – полная правда: они работают, чтобы жить, а не наоборот, и, похоже, они уважают свою работу. Ты заметила, как они все вежливы? Таксисты, официанты, даже эти ребята в зеленых куртках, которые метут улицы, – они, похоже, любят то, чем занимаются. И все так любезны, и я ни разу не видел, чтобы кто-то обращался с простыми рабочими как с людьми второго сорта.

Пока мы шли, он делал фотографии одну за другой.

– Знаешь, я согласна. Люди заняты делами, но по воскресеньям позволяют себе отдохнуть, и рабочий день заканчивается в районе пяти, и они могут подолгу обедать и ужинать. И не думаю, что они очень уж рано приходят на работу. А все эти роскошные парки… Помнишь, вчера мы видели, как несколько семей устроили пикник на берегу Сены, пили вино, смотрели на кораблики, играли с детьми? И, кстати, я очень-очень хочу, прежде чем мы уедем, провести день именно так.

Мы шли, а я все думала об отношении французов к деньгам и работе. Каждый гражданин здесь имеет право на восемь недель отпуска в год, хотя компаниям позволено изменять это условие. Я как-то обсуждала с одним башмачником возможность сделать на заказ туфли на мою очень большую ногу, и оказалось, что мастер может это сделать «только в следующем году: в июле и августе отпуск». Можете представить себе, чтобы американский мастер собирался взять с вас 250 долларов за пару сандалий и при этом делал такие заявления?