«Что, лучше сразу сунуть ему логгер в зубы и покончить с этим? — озлобленно спросил я, — Это будет добрее?»

«Добрее? Не знаю. Честнее — наверно. Нельзя держать в неволе диких животных и надеяться, что в один прекрасный день они привыкнут дышать твоим воздухом и отвечать на ласку. Такое всегда кончается или перегрызенными прутьями или перегрызенной шеей».

«Это не животное.»

«Варвар. Хватит игры в равенство — ты знаешь, что стоишь гораздо выше него. Если ты начнешь говорить, он просто не поймет тебя. Это хищник, мелкий стадный хищник. Не надо приручать его.»

Кайхиттен оказался у себя. Он был в той же позе, в какой я оставил его — забившийся в угол на койке, со скрещенными по-турецки ногами и остановившимся взглядом, упертым куда-то вниз. Изумрудные глаза не пылали, а мертво ровно горели — так горят остывающие угли в костре. Но у углей никогда не бывает такого цвета.

Он вздрогнул, когда я открыл дверь, хоть наверняка и слышал мои шаги за несколько метров.

После вчерашнего купания он стал заметно чище, кожа на лице оказалось хорошей, спокойного бледно-розового оттенка, что всегда считалось признаком красоты на Герхане. Коренные герханцы чаще всего загорелые до темно-медного оттенка. Еще обнаружились маленькие розовые уши и тонкая шея, с которой еще не до конца сошли полосы грязи, приобретенные, вероятно, еще на корабле.

Когда горит изоляция и резина, заполняя внутренности корабля режущей глотку вонью, черно-угольная гарь хорошо оседает на коже… На детской коже.

Волосы были сухими, хотя я не сомневался в том, что за полотенце он не брался. Они красиво обрамляли его лицо, непокорные, каштановые, с дерзкими вихрами и локонами. На Герхане с шестнадцати лет юноши носили длинные волосы, сплетая их в хвост и распуская по торжественным случаям. У кайхиттенов, вероятно, был свой взгляд на такие вещи. Все кайхиттены, которых я видел, были короткостриженными, кожа на их черепах выглядела сизой от прорастающих волос, длинной не больше пары миллиметров. В этом была простая и стройная варварская логика — такая прическа не лезет в глаза во время боя, за ней не надо ухаживать, она не мешает в ежедневной работе. О красоте, в том числе и красоте боя, кайхиттены пока не задумывались.

«Расческу ему что ли дать? Да ведь все равно не возьмет…»

Еда стояла на прежнем месте, нетронутая.

— Привет, котенок, — сказал я и уселся на единственный стул. Он бросил на меня взгляд из-под волос, пылающий, как и прежде. Сам же остался неподвижен. Просто каменная фигура с человеческим лицом, стоящая в углу. Халат он одел, но руки в рукава не просунул, тот висел на нем как плащ. Если бы не туго затянутый пояс — точно свалился бы. Все правильно, у врагов нельзя принимать ничего. Если бы не его варварские табу относительно обнаженного тела, он предпочел бы сидеть голышом, пусть и в мороз.

— Убирайся, — прошептал он тихо. В его голосе была ненависть, но сегодня она не звенела подобно стали клинка, а чернела между слов зловещей копотью, — Уходи.

— Ого! Кажется, я слышу осмысленную фразу.

— Имперский трупоед.

Я улыбнулся с самым наглым видом.

— Не совсем. Но раз уж мы не представились друг другу тогда, в ванной, я полагаю, стоит сделать это сейчас. Итак, Линус ван-Ворт, скай-капитан Второго Корпуса Военно-космического флота Империи, граф ван-Ворт, Герхан.

— Герханец… — он процедил это с таким отвращением, что даже скулы напряглись.

— Да, я коренной житель Герхана. Ты, насколько я знаю, кайхиттен. Я не ошибаюсь? — молчание, — Наверно, чтобы нам проще было общаться, назови свое имя. Если я не смогу произнести его или своим произношением оскверню его или твое происхождение, я согласен называть тебя по любому произвольному имени на имперском, которое придется тебе по вкусу или же по воинскому званию.

Молчание. Мое предложение его не заинтересовало.

— Я не собираюсь спрашивать тебе не о вашей цели, ни о составе экипажа, ни даже о родной планете. Поверь, я сижу здесь довольно долго и мне все равно, откуда и зачем ты явился. Но имя ты можешь назвать без опасений. Я не собираюсь его выдавать даже имперской разведке, если, конечно, она заявится сюда ради тебя.

При упоминании о разведке он напрягся еще больше. Небось, наслышан о ней. Возможно, ей его пугали, когда он был ребенком и плохо себя вел. Но я почти уверен, что если и пугали, то он не обращал на это излишне много внимания. Ведь он был воином, наверняка из рода воинов, собирался громить имперцев, привозить домой богатую добычу, воровать жен — себе и, потом, детям. Врядли он ожидал, что первый же набег обернется кошмаром и он будет сидеть, почти голый, в чужом халате на голое тело, перед мерзко скалящимся и вальяжным герханцем.

Каменная фигура с замершим взглядом. Можно отрезать руку — даже рта не откроет. Я почувствовал что-то вроде разочарования.

— Котенок, это не допрос. Не знаю, что вам вешали на ваши розовые ушки, но я не следователь и не палач. Я живу здесь, на маяке, ни с кем не воюю. Уже довольно давно. А у тебя такое лицо, будто ты хочешь вызвать меня на дуэль…

— Я готов! — вспылил он. И почему я решил, что он плохо говорит на имперском? Произношение, конечно, было далеко от идеального, но выговор можно было разобрать без труда. Варвары часто способны к языкам.