— В нашей школе революция! — сообщила Бася утром.— Это все плохо кончится... Вся школа сюда придет...

Предсказание Баси оказалось правдивым. Ее умоляли со всех сторон, но Бася стояла, как скала. Шестикратного скандала ей было вполне достаточно, тем более что возвышенный и благородный пан Ольшовски не требовал вернуть ему воротнички номер 41. Триумфаторки хвастались, однако, сверх меры, что страшно распалило всю школьную общественность. Одни девочки и мечтать не смели о великом счастье обладания автографом, другие скрывали горечь глубоко в сердце. Одна только панна Ванда продолжала настаивать. Она была хорошенькой девочкой с зелеными глазами. Она знала о своей красоте и носила ее, как павлин, птица неописуемая и неописуемо глупая. Она настойчиво приносила Басе свой альбом, переплетенный в сафьян, и так же настойчиво просила о протекции.

— Я не могу, Ванда! — объясняла ей Бася — Дядя добрый, но я не могу злоупотреблять его добротой.

— А для других ты могла это сделать?

— Могла, но я попала в историю, а дядя...

— Значит, ты не возьмешь у меня альбом?

— Сейчас нет. Может быть, позже...

— Не возьмешь?

— Нет!

— Оставь ее в покое! — кричали подружки.— Отцепись!

Зеленые глаза хорошенькой девочки погасли. Она сказала злым голосом:

— Знаешь что я тебе скажу? Плевать я хотела на твоего якобы дядю и на тебя, ты... ты... подкидыш !

— О, Боже! — простонала Бася.

Несколько девочек, не понимая, что может означать последнее слово, остолбенели по другой причине: эта нахальная Зеленоглазка оскорбила великого писателя, бросила комок грязи в божество! Ха! Минута немого изумления взорвалась страшным скандалом. Зеленоглазку на месте забросали бы камнями, но администрация школы, не предполагая, что когда-нибудь возникнет такая потребность, не обеспечила вовремя нужное количество камней. Зато Зеленоглазку закидали каменными словами, что не произвело на нее слишком большого впечатления. Однако, не сговариваясь, все объявили ее прокаженной. Все сердца закрылись перед ней, как некоторые цветы закрываются перед ночным холодом. Это было нелегкое решение. Человек не может наказать человека тяжелее, чем замкнув перед ним свое сердце.

Бася была потрясена. Пан Ольшовски слишком большой и возвышенный человек, чтобы его могли оскорбить или унизить ядовитые, родившиеся из злости, слова. Но что должно было означать это последнее? Почему эта девочка назвала ее подкидышем? Швырнула этим словом, как тяжелым ядром. Что значит «подкидыш»? Бася знает, что подкидышем называют самое несчастное существо на белом свете: ребенка без родителей, которые или умерли, или исчезли. Нет у него нежной любви, которой люди окружают маленькое создание. Подкидыш —это самое невинное создание, которое обижено с рождения. Он плачет, а рядом нет матери, которая бы поцелуями осушила его глаза. Только преступная глупость может вымолвить страшное слово «подкидыш» с презрительной усмешкой. Ведь это слово полно слез. В нем умещается бескрайнее горе. Подкидыш — это беззащитный птенец, выпавший из гнезда во время бури. Самое лучшее, что может сделать человек,— это поднять одинокого ребенка с мостовой и прижать его к сердцу. Такие поступки Бог записывает золотым пером.

Бася знает обо всем этом. Не понимает только, почему одноклассница назвала подкидышем именно ее. Какая горькая правда таилась в этой насмешке?

Когда она пришла домой, глаза ее были полны слез.

— Что с тобой, Басенька? — спросила обеспокоенная пани Ольшовска.

— Ничего, тетя.

— Но ты ведь не от радости плачешь?

— Разве я плачу? Ох, тетя!

Она втиснула голову в плечо пани Ольшовской, которая начала гладить ее по волосам.

— Что с нашей хорошей девочкой? — сердечно спрашивала пани Ольшовска.— Что случилось?

Со стиснутыми губами и застывшим взглядом она выслушала рассказ Баси.

— Дорогая моя девочка! — проговорила она нежно.— Твоя одноклассница думала, что обидит тебя. Неизвестно, откуда она знает о том, что у тебя нет родителей, что ты сирота. Это глупая девчонка. Если бы ты даже была, как она говорит, подкидышем, если бы ты была несчастным ребенком, ни в коем случае нельзя напоминать о таком несчастье. Но тебя ведь нашли в объятиях мертвой матери.

— Как это было? — спросила Бася не дыша.

До сих пор на эту тему с ней не говорили. Бася знала, что ее родителей унесла смерть, но бросать тень на маленькое сердце, рассказывая о трагедии, никто не хотел. Пан Ольшовски должен был когда-нибудь рассказать ей обо всем — когда-нибудь, когда сердце ее закалится и сможет мужественно перенести кровавую историю несчастья. Но, по-видимому, жадное любопытство людей добралось до Баси, а теперь злая девчонка слепила из ее несчастья ядро и угодила им в ее сердце.

Нани Ольшовска начала рассказывать.

В комнате было сумрачно, а слова впитывались в мрак, как влага в черную ткань. Она рассказывала ей про отца, о котором не было никаких известий с тех пор, как он уехал в экспедицию в южноамериканские джунгли. О матери, отчаявшейся до помутнения рассудка во время путешествия, накануне которого она, видимо, получила ужасное известие из Америки. О пани Будзишовой, доброй женщине, об ошибке благородного страшилища Балицкого, о родственниках, живущих во Франции.

— Остальное ты пережила с нами, дорогая моя девочка. Ты знаешь, как мы тебя любим... Бог нам тебя послал, маленькая, и ты останешься с нами столько, сколько захочешь. У нас с дядей одно сердце, и ты знаешь, что оно не изменится к тебе... Может, ты еще о чем-нибудь хочешь спросить, Басенька?