Глава 7

Сердце Гермионы оборвалось.

Гарри.

******

Сколько он простоял за дверью?

"Нет. Пожалуйста. Не смотри так".

– Гарри…

Гермиона никогда больше не хотела видеть его таким. Никогда, до тех пор, пока не перестанет дышать. Ее вдруг пронзила кипящая в нем боль. И он был в ярости. Дикая, слепая ярость.

Он стоял: кулаки стиснуты, губы сжаты, глаза горят. И глядят мимо нее, сквозь нее, упираясь в парня за ее спиной. Гермиона не смела взглянуть, но она была уверена, что Драко тоже на него смотрит. И его глаза тоже горят.

"Скажи что-нибудь".

– Гарри?

"Почему ты так смотришь?

… и сколько ты услышал?

… и почему ты так тяжело дышишь"?

"Ну не очевидно ли? Посмотри на него. Он мог услышать абсолютно все. И, скорее всего, так оно и было. Каждую ядовитую каплю".

Ей захотелось начать оправдываться.
– "Это не то, что ты думаешь. Гарри, это не то, прости меня"…

Но он тяжело дышит. Прямо-таки задыхается. Так страшно тяжело. Значит ли это… что он бежал? Может быть, он только что пришел. И, если так, это все меняет. Выходит, он не мог слышать все. Но этот взгляд. Тогда почему он смотрит так странно?

"Я не понимаю, пожалуйста, скажи что-нибудь, что угодно. Скажи, что именно ты слышал, что из того, что он сказал, ты слышал, Гарри, и тогда я смогу что-нибудь ответить, потому что"…

"…нет. Гермиона, пожалуйста, успокойся, пожалуйста, сосредоточься"…

"…потому что я не могу коснуться правды - разве что ты уже ее знаешь… Я не заговорю об этом, если только ты уже не… Не могу рассказать тебе. Не сейчас.

Я не могу сказать тебе правду, Гарри, потому что сама ее не знаю.

Но если ты слышал, слышал Малфоя, тогда ты уже знаешь. Ты знаешь? Ты догадался, Гарри? Я не понимаю. Но ты будешь ненавидеть меня, да? Почему ты так смотришь, это из-за меня? Я хочу попросить прощения, но если ты спросишь, за что, и я не смогу… не смогу сказать тебе, произнести этих слов, потому что сейчас это слишком тяжело, сейчас у меня в голове слишком много всего, я боюсь, я сломаюсь"…

"Гермиона, успокойся"…

"…и, Мерлин, будь добр, перестать так таращиться на Малфоя".

Еще раз, жестче.
– Гарри.

"Ты что, не слышишь? Не понимаешь? Мне надо знать. Мне надо знать, сколько ты слышал. Никто ничего не может сделать, пока я не узнаю, что ты слышал".

Говорят, "молчание оглушает". Но сейчас это не описывало и сотой доли того. Даже тысячной. Это было такое молчание, что, казалось, она уже никогда ничего не услышит.

"Что бы сейчас не случилось, Малфой, это твоя вина. Слышишь? Твоя вина, только твоя, и твоих чертовых слов в моей голове, Малфой, КАЖДОЕ СЛОВО, МАЛФОЙ, КАЖДОЕ ЧЕРТОВО ДЫХАНИЕ".

Потому что. Они жгут.

Как раскаленные угли.

И они все еще звучат в голове. И это что-то другое.

Ровным голосом.

– Пожалуйста.
– Просьба.
– Что случилось, Гарри?
– Тихо. Непостижимо, как ей это удалось. Про себя, она это проорала.
– Ты… Что-то случилось?

"Нет. Не притворяйся, что не понимаешь, почему он так смотрит на Малфоя. Наверняка он слышал его крик. И знает, что ты это знаешь. Так не спрашивай, что случилось, потому что вы оба знаете, что".

И наконец. Наконец.

– Отойди от него, Гермиона.
– Она не помнила у Гарри такого голоса. Он был более низким и хриплым, чем когда-либо.

Что это значит? Это значит, он слышал… сколько?