– Я помню, как сидел в камере предварительного заключения, там всегда была ты в своих… платьях… и твои сиськи, и духи, иногда мне даже удавалось разглядеть ноги. Я представлял твою киску; ночами напролет лежал и думал о ней. Смогу ли я ее увидеть? Или нет…

– Я не понимала… – Еще одна подсказка.

– Ты никогда не понимала, как я устроен, а я не мог тебе объяснить, – сказал Мэйл. – Я просто сидел, смотрел на твои сиськи и горел.

– Кто-то все время тебе звонил?

– Я больше не хочу говорить, – сказал он, и его гнев внезапно вернулся, взгляд обратился внутрь и затуманился. – Я хочу трахаться… – Мэйл размахнулся и ударил ее в плечо. Энди отстранилась, и он сказал: – Иди сюда, или я по-настоящему надеру тебе задницу.

– Можно я кому-нибудь позвоню и скажу, что жива? – позднее спросила она. – Мужу или кому-то другому?

Он разозлился.

– Нет, конечно.

– Джон, очень скоро все будут думать, что я мертва. Шумиха закончится и начнется долгая утомительная охота; они доберутся до тебя и запрут навсегда. Но если они будут знать, что я жива, у тебя… будет больше шансов… Ты сможешь заключить сделку.

Они вновь говорили, как любовники: она беспокоилась о его безопасности. Мэйл отбросил эти мысли.

– Никакой сделки не будет. Во всяком случае, со мной.

– Но ты получишь больше власти, – сказала Энди. – Если они решат, что я умерла, то смогут делать все, что угодно. В противном случае их положение осложнится. Ты же игрок и не можешь не понимать таких простых вещей. Я лишь хочу, чтобы мои близкие знали, что я жива. Не хочу, чтобы они обо мне забыли.

Мэйл встал и начал одеваться; одновременно он швырнул ногой одежду Энди.

– Одевайся. – Потом сказал: – Я подумаю. Ты не сможешь говорить напрямую, но не исключено, что я тебя запишу. И проиграю пленку из другого места.

– Джон, это… – Она почти засмеялась. – Просто замечательно.

Он отреагировал: на его лице появилось самодовольное выражение, так ей показалось. Ему нравилась лесть, в особенности из ее уст.

– Я подумаю, – повторил он.

Когда Энди вернулась в клетку и дверь за ней закрылась, а шаги Мэйла стихли, она сказала Грейс:

– Нам нужно составить послание для записи; возможно, он согласится его отправить. Мы должны придумать код.

Она была возбуждена, а Грейс смотрела на нее, и ее юное лицо стало мрачным и отрешенным.

– Что? Что такое? – спросила Энди.

– У тебя все лицо в крови, мама. Всюду кровь.

Грейс показала на правую щеку Энди, потом у нее задрожала рука, она заплакала и отшатнулась от матери. Женщина принялась тереть лицо, пытаясь избавиться от запекшейся крови – возбудившийся Мэйл несколько раз ударил ее, когда потерял над собой контроль во время последнего соития.

Грейс забилась в угол в дальнем конце их камеры. «Я даже не заметила кровь», – подумала Энди. Она к ней привыкла, таковы были условия ее рабства.

Но на этот раз все изменилось. Сильно изменилось.

Роуз Мари Рукс выглядела слишком усталой для шефа полиции, и сумочка, словно наделенная собственной волей, болталась у нее в руке, когда она поднялась по лестнице и вошла в распахнутую дверь.

За шефом следовали Лукас и Т. Конрад Ховард – Дамбо; они собрались в нарядной гостиной в доме Манетта. Здесь их уже ждал Данн, напряженный, несчастный, с торчащими во все стороны волосами и припухшими глазами; он стоял, прислонившись спиной к холодному камину и держа в руке тяжелый хрустальный бокал с выпивкой. Джордж посмотрел мимо Рукс и Дамбо, но кивнул Лукасу.

Хелен Манетт сидела на антикварном стуле, поджав губы, и Дэвенпорту показалось, что она пьяна, хотя она ничего не пила. Нэнси Вулф, в свободном костюме болотного цвета, бросала на него угрюмые взгляды из противоположного конца комнаты. Но когда Лукас посмотрел ей в глаза, поправила волосы и отвернулась. Она пила маленькими глотками коньяк из небольшого стакана, расположившись возле портрета XIX века, на котором была изображена женщина с холодными темными глазами, в угольно-черном платье и с удивительно чувственной нижней губой.

Суетливый адвокат разливал выпивку; полицейский оперативник в простой спортивной куртке и футболке, с пистолетом на бедре, прислонился к дверному косяку и ел попкорн из пластикового стаканчика. Он ждал телефонного звонка, который так и не прозвучал, и выглядел скучающим.

Манетт стоял в центре круга, в сером костюме с туго затянутым итальянским шейным платком. Казалось, он сильно постарел за прошедший день. Однако Лукас понимал, что он наслаждается тем, что оказался в центре всеобщего внимания.