— А как же, государь! Звали, — переполошился старший стольник. — Сам ходил матушку ко столу звать. Вот и место мы для нее приготовили по правую руку от тебя.

На столе стояли два кубка, один для государыни.

— Позвать ее еще раз! Или Настька думает, что царь у стольной палаты с поклонами ее встречать обязан? — Тяжелый посох с грохотом опустился на пол.

Бояре, перепуганные неожиданной яростью государя, метнулись из трапезной кликать царицу.

Иван Васильевич сел на свое место, и стольники с подносами уже бежали к нему. Царь взял огромный кусок белорыбицы.

— Вина красного! — пожелал Иван.

Дежурный стольник налил маленький стаканчик вина и вылил его в себя одним махом. Государь внимательно следил за тем, как расплывалось в удовольствии лицо отрока.

— Вкусна, царь, — заверил стольник, — так по жилочкам и разбежалась.

— Наливай!

Отрок опрокинул длинный носик кувшина прямо в кубок царю. Весело полилось вино, наполняя его до самых краев.

Бояре, посланные за государыней, виновато застыли у порога:

— Царица Анастасия Романовна сказалась больной и к столу прийти не может.

— Звать царицу! — сурово наказал Иван Васильевич. — Так и скажите: если не пойдет, как девку простую, повелю с постели за рубаху волочить!

Скоро появилась Анастасия. Лицо без румян, и сейчас она казалась как никогда бледной.

Иван опять сделался веселым. То и дело наказывал стольникам подливать вина и наливки, громко смеялся и без конца обращался к боярам:

— Ну, потешили меня медведи. Уважили своего хозяина! И пяти минут не минуло, как дюжину мужиков на землю положили! А тот детина, что в красном кафтане, руками пытался идти на зверя. Вот уморили! Да разве такую глыбину повалишь?!

Бояре вторили царю дружно, перебивая друг друга. Медвежья потеха запомнилась и им.

— А один-то аж на карачках побежал! Видно, зверем хотел прикинуться, так медведь его за своего не принял. Хвать лапищей по затылку и перевернул на спину, — орал Федор Басманов, не замечая того, что задел локтем кубок с наливкой, который тотчас опрокинулся, заливая порты и кафтаны сидящих рядом бояр. Да кто посмеет обидеться на любимца царя! — А другой, как зверь, рычать начал, а он возьми да хрясь ему по мордасам!

За столом то и дело раздавался хохот, бояре были оживлены. Царь не замечал Анастасию, а она, не притрагиваясь к еде, сидела молчком.

— Славно мы повеселились! Я все жалел, что женушки моей разлюбезной со мной на Красном крыльце не было, — говорил хмельным голосом Иван. — Такую потеху и ей увидеть не грешно, вот с нами бы на славу повеселилась! Но вот в следующий раз обязательно прихвачу, так и знай, Анастасия Романовна! — И трудно было понять царице, что же пряталось за этими словами — расположение или угроза.

— Вина мне! — неожиданно пожелала царица.

И стольник, стоявший рядом, не показывая удивления, налил Анастасии белого вина.

В этот день погода не удалась, к вечеру стылый холод заполз в терема, застудил все горницы и палаты, заставил бояр и боярынь кутаться в теплые меха. Печники уже вторую смену раздували печи, но они, ненасытные гигантские звери, пожирали огромные поленницы и не желали давать тепла, а то и вовсе гасли, ядовитым чадом наполняя палаты.

Дежурный боярин ходил по дворцу и материл печников, которые в ответ разворачивали испачканные в саже рожи и тихо роптали:

— Стараемся мы, боярин… Как можем стараемся! Только не хотят они гореть, холеры эдакие! Не самим же нам на дрова садиться. Мы уже и лапнику понатаскали, и щепы разбили. Не горит! Словно заговорил кто.

Боярин и сам видел, что холопы стараются, ходят печники по дворцу чумазые — темная сажа на руках и лицах, и ругался он больше для порядку.

И вдруг проступили на небе звезды, поленницы весело затрещали, выбрасывая в ночную мглу снопы жалящих искр. Ядовитый желтый дым повалил сразу изо всех труб, наполняя дворец радостным теплом.

Анастасия Романовна после обеда, сказавшись больною, ушла в терем, а царь ее не тревожил, только раз отправил Басманова справиться о здоровье. И когда окольничий вернулся, чтобы доложить, Иван безразлично махнул рукой и сказал:

— Ладно, будет с нее. Полегчает авось…

Анастасия уснуть не могла. Рядом на сундуке посапывала ближняя боярыня, а она искренне завидовала ее беспамятству. Едва царица закрывала глаза, как чудилась ей сцена, которую она наблюдала днем: медведь огромными лохматыми лапищами хватает детину и подминает под себя, а на лице болтаются лоскуты кожи. Однажды она даже вскрикнула, и боярыня тут же пробудилась и, оборотясь к царице, сонно спросила: