Шрифт:
Следующим был крупный детина. Он перекрестился на купол деревенской церквушки и разрешил рындам:
— Давайте, готов я!
Выпороли и его.
Иван Васильевич молча наблюдал за исполнением приговора.
Псковичи приготовились умирать.
Жаль, не на родной земле, а здесь даже вдова не сможет поплакать. Бросят, как нехристей, в яму и без церковного звона схоронят.
Бояре и челядь плотным кольцом обступили жалобщиков, готовые смотреть на потеху.
— Царь! Государь-батюшка Иван Васильевич! — разомкнул тесный круг Федор Басманов. — Гонец с известием прибыл!
— Зови сюда. — Иван недовольно поморщился, не любил он, когда от забавы отрывают.
Привели гонца. Детина бросился под ноги государеву жеребцу:
— Царь Иван Васильевич! Колокол со звонницы Архангельского собора сорвался. Внизу мужики смолу варили, так троих до смерти убил!
Псковичи были забыты. Бояре разинули рты, примолкла челядь, помертвело лицо государя.
— Так, стало быть, — побелел лицом Иван, — сказывай дальше.
Падение колокола всегда считалось дурной приметой.
Два года назад в Смоленске упал колокол с Благовещенского собора, и тотчас начался мор, который прошелся по посадам, опустошил дворы и разбежался во все стороны. Год назад колокол сорвался с Успенского собора в Суздале — был неурожай, вместе с которым явился и голод.
Теперь вот Москва!
И сорвался колокол не с какой-нибудь малой посадской церквушки, хотя и это великая беда, а со звонницы Архангельского собора, главной церкви столицы. А это было дурным предзнаменованием вдвойне. Значит, лихо заявится и на царский двор.
— Колокол как упал, так земля содрогнулась, — продолжал перепуганный гонец, потрясенный переменой в государе. — А избенки, стоявшие за двором, порушились. Яма получалась такая, что и пяток телег в ней поместится вместе с лошадьми.
— Колокол цел? — спросил государь.
— Целехонек колокол, не раскололся! — поспешил сообщить радостную весть посыльный.
— Едем! Немедленно в Москву! — развернул Иван Васильевич жеребца. — Упавший колокол хочу посмотреть!
Двор в один миг опустел. Псковичи, все еще не веря в освобождение, бестолково стояли у крыльца, пока хозяин гостиного двора не прикрикнул строго:
— Чего застыли истуканами?! Быстрее со двора уходите! А то не ровен час царь вернуться надумает! Вот тогда и вспомнит про вас!
Псковичи спохватились: надели портки, понатягивали рубахи и, скрываясь от чужого взгляда, вышли со двора.
На звоннице
Яма, пробитая колоколом, и впрямь оказалась большой. При падении язык колокола взрыхлил землю, зацепив, словно лопатой, острыми краями песок. Со всей округи сбежались мальчишки, которые без страха спускались в яму и орали в пустоту темного зева, тем самым вызывая у сплава меди и серебра легкую звенящую дрожь. Колокол своим звучанием наполнял яму, одаривая безумной радостью шальных отроков. Мужики стояли поодаль, поснимав шапки. Так обычно прощаются с покойниками: и разговаривать боязно в голос, а только иной раз шепнешь соседу словечко и опять умолкнешь. Бабы и вовсе боялись подходить и, прикрыв лицо платками, спешили дальше.
— Расступись! Кому сказано, расступись! Царь Иван Васильевич идет!
Мужики разомкнулись. Действительно, через толпу шел царь.
Иван остановился у самого края ямы. Колокол лежал на медном боку, будто он устал и прилег отдохнуть. Вот сейчас отлежится чуток, взберется на самый верх колокольни и будет звонить, как и прежде, голосисто.
Однако проходила минута за минутой, а колокол так и лежал, не в силах даже пошевелиться. А может, он умер? Кто-то из мальчишек ударил металлическим прутом по гладкой поверхности, и колокол пробудился от спячки, заговорив медным басом.
— Живой, — утер слезу государь. — Может, беда стороной пройдет?
Иван Васильевич потянулся к шапке, но раздумал — негоже царю перед смердами неприкрытым стоять.
— Чтобы завтра колокол звонил, как и прежде, — распорядился он. — Если он меня на утреню не разбудит, — строго глянул юный царь на боярина Большого приказа, — с Думы в шею прогоню!
— Сделаю, государь, как велишь, — согнулся почтенный Иван Челяднин, показывая государю огромную плешь.
Челяднин вдруг почувствовал, как обильный пот покрыл спину, шею, стало невыносимо жарко, и он распахнул тесный кафтан.
В свое время служил он батюшке Ивана, покойному Василию Ивановичу, так печали не ведал. И матушка с боярами была ласкова, преданность ценила, а у этого утром в любимцах ходишь, а вечером уже опальный.
Едва государь ушел, как со слобод приволокли мужиков и повелели откапывать колокол, освобождая его от крепкого плена. Землица не хотела выпускать добычу, и поэтому лопаты без конца вязли в глине, ломались черенки и гнулась сталь.
Челяднин в распущенном кафтане испуганным тетеревом бегал по краю ямы, злым и ласковым словом просил поторопиться, и крестьяне, набивая руки, все глубже врезались в грунт, освобождая колокол от полона. А когда он наконец чуток качнулся, словно пробуя силы для дальнейшего движения наверх, мужики завязали ушко канатами и на размеренное «Раз… два… взяли» поволокли многопудовую громадину к самому небу.