Мы сидим в машине возле Кремля. По капоту барабанит дождь. Лобовое стекло запотело. Двигатель работает, но мы никуда не едем. Мы стоим. На месте. Гёба делает дырку в пластиковой бутылке, я смотрю на красную стену и размышляю вслух: «Люди, которые живут в городах, часто мечтают переехать к морю. Люди, которые живут у моря, мечтают переехать в горы. Люди, которые живут в горах, порой, задумываются о переезде в город. И только парни, которые живут в Кремле, кажется, никогда и ни о чем не мечтают. У них есть и горы, и города, и моря». Гёба не отвечает. Гёба дубасит.

– Слушай, а может, ты все это написал? – не поворачиваясь к Гёбе, спрашиваю я.

– Хочешь травки? Ты еще и не такое придумаешь!

– Нет, я серьезно! Что, если это действительно ты? Ты дружишь с нами много лет, постоянно вместе с нами играешь в покер. Ты был в отделе. Ты знаешь Лену, бывал у меня дома…

– Шура, посмотри на меня.

Я смотрю. Всклокоченные волосы. В правом ухе большая серьга. Красные, даже в темноте, глаза. Глубокие, словно реки, морщины. Десяток раз поломанный нос. Неровно остриженная борода. Рубашка в цветочек, вязаная жилетка. Большой нагрудный значок с Боярским. Гёба выглядит так, словно только что покинул фестиваль в Вудстоке и с минуты на минуту должен умереть от остановки сердца. Думаю, 25 июля 1980 года Высоцкий выглядел немногим лучше, чем сейчас Гёба. Нет, он, конечно, не может вести блог.

– Что там в последней главе?

– Я же говорил тебе – твои похороны. Ты, якобы, выпиваешь бутират, засыпаешь за рулем и вылетаешь на встречку. Из-за тебя погибают Лена и девочка. Никто не приезжает на твои похороны. Тебя хоронят в Риге. Слушай, может, это твой отец написал?

– Ты смеешься? За последние двадцать лет он ничего, кроме бутылки, в руках не держал.

– Мать?

– Исключено! Там та же история. Они пьют целыми днями.

– Ну не Лена же?

– Конечно, нет…

– Выходит, кто-то из парней?

– Выходит, что так…

– Слушай, дружище, а чего гадать-то? Поехали в ТАСС! Прямо сейчас! Все садятся играть в покер. Приедем, поиграем, объяснишь все парням и узнаешь!

– Действительно! Гениальный план! Браво, Гёба! Человек, который все это устроил, возьмет да и признается! Раньше не захотел, придумал все это говно, а теперь возьмет и признается…

– Тоже верно. Ну а ты замечал что-нибудь странное?

– Гёба, ты из какого детектива вылез? Что странное? Коллегу с гусиным пером в руке? Парня с печатной машинкой? Человека с бакенбардами? Нет, Гёб, ничего такого не замечал. Я вообще-то в отпуске был. Слушай, а ведь не сложно узнать ip-адрес, с которого посылаются сообщения?

– Думаю, совсем не сложно.

– Поможешь мне?

– Да, постараюсь узнать.

– Хорошо, а теперь отвези меня, пожалуйста, в Останкино.

– В Останкино? Сейчас?

– Да.

– Зачем?

– Я машину там оставил.

Гёба кладет бутылку в карман водительской двери, выгоняет дым и дергает рычаг коробки передач. За окном трогается Кремль. Я улыбаюсь.

– Ты чего это сияешь?

– Вспомнил кое-что. Помнишь, несколько лет назад выбирали талисманы Олимпиады?

– Ну-у… было что-то такое, да…

– Это же очень смешная история. Я каждый раз, когда смотрю на Кремль, вспоминаю ее. Мне кажется, эта история отлично характеризует нашу страну. В общем, кто-то там у них решил устроить всенародное голосование, мол, вся страна сама выберет символов Олимпиады. Понятное дело – нам сразу отдали права на показ торжественного мероприятия. Ваня вел. Нас с Флюгером попросили написать подводки. Мы сразу поняли, что цену можно называть любую – они даже не торговались. В общем, ничего особенного. Обычный, никому не нужный сборный концерт. Доля 15–17. Никакой ответственности. Нас не очень-то напрягали, мы спокойно себе работали, но с какого-то времени поняли, что шеф ездит сюда, в здание за красной кирпичной стеной. Как позже выяснилось: на одном из совещаний он показал шефу всех шефов предполагаемых талисманов Олимпиады. Кто-то за столом додумался спросить: «А какой вам нравится?». Ну, царь всех царствующих и ткнул пальцем в звереныша, который ему понравился. Как ты понимаешь, с этого момента символ Олимпиады был выбран. Казалось бы, все очень просто, но через несколько дней, а быть может, за день до этого (я точно не знаю), талисманов показали правой руке шефа всех шефов, и тот вроде как ткнул пальцем в другого талисмана. Накладочка! Коллапс! Так у Олимпиады появился второй звереныш. Кто-то быстро сообразил, что если у Игр будет всего два талисмана – граждане поймут, что символы выбрал тандем, поэтому решили выбрать третьего. Так нарисовался последний, третий талисман. Ну а нам-то что? Мы с Флюгером сидим, пишем – нам же проще. Нам бы гонорары забрать и забыть поскорее – своих дел куча, Нино каждый день выносит мозг. В общем, мы халтурим, все вроде бы идет хорошо, но тут вдруг выясняется, что народ собирается голосовать иначе.

– В каком смысле иначе?

– Не так, как уже решено. Несколько радиостанций, не предполагая, что талисманы давно выбраны и утверждены, устроили опросы общественного мнения.

– Подстава!

– Еще какая! Тандем и народ мыслили по-разному. Неодинаковые у них были предпочтения. По всем опросам, с большим отрывом лидировал Дед Мороз. Именно старик из Великого Устюга должен был стать символом Олимпиады, но в здании за большой кирпичной стеной он никому не понравился. Получался – ой. Уже вроде как все решили, все довольны, а потом вдруг выясняется, что народ собирается голосовать иначе. Какая характерная история для нашей страны, не правда ли? И все это выясняется за несколько дней до голосования! Дед Мороз лидирует по всем фронтам, за него и Камчатка, за него Сыктывкар, беда только в том, что лидеру страны он не очень нравится. И что делать? Вопрос! Умные ребята и рады бы за ночь наклепать на Деда Мороза компромат, но он вроде как чист, добр и свят. В него дети верят! В общем, сидим мы с Флюгером перед очередным совещанием, и вдруг подходит к нам какой-то паренек, серенький такой, в костюмчике, и говорит: «Вы сценаристы?» «Не без этого», – по-довлатовски отвечаю я. «Ребята, – говорит, – есть такое дело… Дед Мороз должен взять самоотвод». Мы ржем. Он молчит. С места не двигается. Я понимаю, что нужно успокоиться. Беру себя в руки и задаю, как мне кажется, весьма резонный вопрос. «Простите, – говорю, – но как же он может взять самоотвод? Он же несуществующий персонаж!» – «А это уже, ребята, ваша забота – вы же сценаристы!» – отвечает он. И вот я смотрю на Флюгера, он смотрит на меня, и мы понимаем, что у нас есть что-то около пятнадцати часов, чтобы придумать, почему, мля, Дед Мороз берет самоотвод!

– Ты серьезно?

– Абсолютно!

– И что вы придумали?

– Подагра!

– Ну а если честно?

– Ничего! Ты издеваешься? Мы смеялись целые сутки! Как тут можно что-то придумать? Нет, у нас, конечно, были идеи: Флюгер предлагал самоубийство, а я – запой, но, к счастью, уже на следующее утро все решилось само собой. Пришел тот же паренек и сказал: «Дед Мороз прислал письмо – записывайте!» Я записал. Получилось что-то вроде того, что если Дед Мороз выиграет голосование, то все права на использование его образа перейдут Олимпийскому комитету, а он, наш любимый Дедушка Мороз, наше счастье, вера и гордость, конечно, не может принадлежать чужеземцам, и потому Дедушка Мороз отказывается от участия в гонке и берет самоотвод!