Юрьев Сергей Станиславович
Шрифт:
– А по кочану! Во-первых, терять тебе всё равно нечего, а во-вторых, пойми ты, чудак человек, простую вещь: мне тебя обманывать невыгодно. Да, я циник! Да, я посредственность… Но ты вспомни хоть один случай, когда гений, склонный к романтическим порывам, дорвавшийся до власти, приводил мир, страну, общество к благоденствию и процветанию. Нигде и никогда. А сколько народу полегло за идею! А сколько человеческих жизней было принесено в жертву романтическим бредням! А вот такой, как я, – не бог, не царь и не герой – способен создать что-то действительно жизнеспособное. А мне многого не надо – чтоб монета с моим изображением имела хождение в масштабах галактики, а еще – безоговорочное почтение жителей сотен миров. Заметь – не подчинение, а почтение… Понимаешь? И я вполне здраво рассуждаю: лучший способ от тебя избавиться – отправить туда, куда ты сам желаешь. Так что давай, придумай что-нибудь. Удиви меня, серого, бестолкового…
– Хорошо… – Антон не то чтобы согласился со всеми аргументами собеседника, но с тем, что терять ему действительно нечего, спорить было бессмысленно. – Знаете, чего не хватает сейчас этому славному театру, этому милому балагану?
– Продолжай.
– Публики и аплодисментов! Что вам стоит согнать сюда всех рабочих и крестьян, всю интеллигенцию и предпринимателей, всех, как говорит товарищ майор, лиц второй очереди… И пусть устроят овацию. Грандиозную. Наверняка господа актеры выйдут на поклон, и спектакль будет окончен.
– А что… – Могильщик сначала задумчиво почесал подбородок, а потом одобрительно похлопал Антона по плечу. – Стоит попробовать. Молодец! А теперь иди. – Он поднял с земли череп, что-то прошептал туда, где у мертвеца когда-то было ухо, и вновь швырнул его на землю. – Куда череп покатится, туда и двигай. Не обещаю, что дойдёшь скоро, но, главное, не отставай…
Глава 11
Череп то медленно перекатывался через кочки и булыжники, то стремительно улетал к горизонту, но никогда не терялся из виду. Когда он отрывался слишком далеко, в пустых глазницах вспыхивало яркое синее пламя, которое, словно огни маяка, указывали Антону, куда двигаться дальше.
Больше всего пугала перспектива вновь встретить местное воплощение Алёнки – острое желание увидеть её, ту, настоящую, могло заставить их пути пересечься…
Временами Антону казалось, что череп смотрит на него с укоризной своими пустыми глазницами: мол, а туда ли ты на самом деле хочешь, куда мне приказано тебя вести… Может быть, именно поэтому путь оказался не слишком скор и довольно извилист.
Ни за одной из дверей, сквозь которые лежал путь, Алёнки не было. Порой попадались влюбленные парочки, настолько поглощённые друг другом, что остальная вселенная для них просто не существовала. Задерживаться в таких местах было смерти подобно – пару раз Антон буквально физически ощутил: ещё мгновение, и его просто не станет. Однажды он столкнулся с безликим романтиком-ипохондриком, который творил идеал своей возлюбленной из плоти и крови, но идеала никак не получалось, и вся его «мастерская» была завалена ошмётками плоти и залита кровью.
Дальше он бежал не оглядываясь, торопясь за своим проводником, который почему-то вдруг развил сумасшедшую скорость, а потом внезапно исчез, растворившись в густой вязкой темноте. Вроде бы и надо было куда-то двигаться, но казалось, что даже эта призрачная вселенная, населенная остановившимися мгновениями, куда-то исчезла. Антон был бы рад любому блику, шороху, сквозняку…
– Кто здесь? – Голос был слабый, хриплый и до боли знакомый. Но сейчас казалось, что тому, кто скрывается в темноте, просто лень открывать рот…
– Я…
– Иди – куда шёл. Здесь не подают.
– Куда?
– Куда хочешь… – Голос из мрака замолк, но послышался негромкий скрип – как будто кто-то попытался поудобней устроиться на ветхом стуле, опасаясь, что от малейшего движения конструкция развалится…
Надо было идти на звук, хотя бы потому, что двигаться было больше некуда…
– Стой… Наступишь. – Полное равнодушие в голосе сменилось лёгким беспокойством.
– На что?
– Не на что, а на кого…
Вспыхнула свеча, потом еще несколько, осветив стены с растрескавшейся штукатуркой, потолок, с которого свисали куски обоев, и человека, сидящего в шатком кресле, укрытого почти по подбородок клетчатым пледом.
– Как ты нашёл меня? – Прадед пытался улыбнуться, но получилось как-то неестественно и горько.
– А ты разве этого не хотел? – Антон присел на корточки у его ног. Хотелось положить голову ему на колени, чтобы тот, как в детстве, погладил его волосы стариковской рукой.
– Нет, Антошка… Если честно, то нет. Не хотел я, чтобы ты увидел меня таким – дряхлым и растерянным… Я теперь даже жалею, что вообще допустил тебя сюда, в своё чистилище. Прости. Это была слабость. Но я сейчас настолько немощен, что готов простить себе даже это.