Шрифт:
– Ермилов? – Маша, казалось, была удивлена его приходу.
– Привет… – Матвей вдруг понял, что очень волнуется. – Вот, навестить решил…
– Навестить? Это здорово! – сказала Маша. – Проходи…
Матвей, не спуская глаз с девушки, вошел в прихожую. Он отметил, что домашняя одежда была ей к лицу: тонкая обтягивающая «водолазка» цвета морской волны, старенькие джинсы, на ногах уютные тапочки белым мехом наружу. Не слишком длинные, чуть вьющиеся, с легким рыжеватым оттенком волосы были стянуты на затылке в «хвостик». Матвею вдруг страшно захотелось обнять Машу, даже поцеловать. Но он сдержался. Поставил на маленький столик купленный по дороге торт, снял куртку. Потом, с тортом в руке, прошел вслед за девушкой в ее комнату.
… А там его ждал сюрприз: в большом кресле, положив ногу на ногу, восседал не кто иной, как Мишка Фрид. Он читал какую-то книгу. На журнальном столике стоял нарезанный торт, две чашки с недопитым чаем, несколько гвоздик в керамической вазе…
«Вот так-так! – бухнуло в голове у Матвея. – А я, оказывается, здесь не первый!»
Он остановился в дверях, не понимая, что делать дальше.
– О, кто к нам пожаловал! – воскликнул Мишка. Он отложил книгу, поднялся с кресла. – Главный редактор собственной персоной! Ну, привет! – И он, доброжелательно улыбаясь, протянул Матвею руку.
Тому ничего не оставалось, как эту руку пожать.
– Здорово… – пробормотал Ермилов.
Мишка снова бухнулся в кресло. Маша уже сидела на диване. Оставалось свободным еще одно кресло, и Матвей хотел уже было в него сесть, но вдруг почему-то передумал. Вместо этого он поставил свой торт на столик (и там сразу стало два торта), а потом сказал:
– Маш, я вообще-то тороплюсь. Я ведь так заскочил, на минутку. Узнать, жива ли ты… Так что пока… – И он вышел в прихожую.
Тут же из комнаты появилась Маша.
– Матвей, ты чего, а? – спросила она.
– Ничего… – пожал плечами тот.
– Это ты из-за Фрида сразу уходишь, да?
– Ничего не из-за Фрида… Я ж говорю: дела у меня… – Матвей уже натягивал куртку.
Но Маша, улыбаясь, взяла его за рукав и заставила куртку снять. Потом тихо сказала:
– Матвей, посиди, а? Ну я тебя прошу! А Мишка все равно сейчас уйдет…
Возвращение Матвея Мишка прокомментировал так:
– Ну, понял, понял… Получается, это не ты, Ермилов, торопишься! Получается, это я тороплюсь! – Он поднялся с кресла и посмотрел на Машу.
Та промолчала, и Фрид сказал:
– Ну что ж… Выздоравливай, Машуня, и вообще – береги себя…
– И ты тоже… – улыбнулась девушка.
– Ну, я… Что со мной сделается? У меня на жизнь – иммунитет!
Уже одевшись, Фрид заглянул в комнату:
– Ермилов, пока! Торт весь не сжирай! Оставь кусочек мне на завтра! – Он смешно изобразил на лице горькую тоску по оставленному торту.
– Пока, Миша! – Против воли Матвей улыбнулся: было в этом нагловатом, самоуверенном старшекласснике какое-то обаяние, что ли… По крайней мере, Матвея его постоянные шуточки уже не так раздражали: «А Фрид этот вроде парень ничего…»
И они остались вдвоем.
– Чаю тебе налить? – Маша подошла к Матвею совсем близко.
Тот кивнул: он действительно очень хотел пить. Да и от торта он тоже не отказался бы…
Пока Маша хозяйничала на кухне, Матвей оглядел ее комнату. Кроме дивана, двух кресел и журнального столика, здесь уместился еще большой письменный стол, на котором стояли компьютер и суперсовременный плазменный монитор. На стенах несколько полок с книгами.
Маша принесла чай, присела в кресло напротив Матвея. Ермилов стал рассказывать о том, что произошло в школе за те два дня, пока не было Маши: контрольная по химии, наши баскетболисты «сделали» команду соседней школы на районном первенстве… Рассказал и о том, как отнеслись к первому выпуску «Большой перемены» ребята и учителя.
– Знаешь, я даже сам не ожидал, что вокруг газеты будет столько шума. Ведь газета – это что? По сути, просто клочок бумаги с буковками…
Маша слушала его внимательно, не перебивая. Она даже засмеялась, когда Матвей в лицах изобразил ей диалог между ним и учителем физкультуры:
– Я говорю: «Антон Михайлович, что вы думаете по поводу нашей газеты?» А сам ему диктофон под нос тычу. Он на этот диктофон уставился так испуганно – и молчит! Показывает мне знаками: мол, выключи эту штуку! Я диктофон выключил и в сумку убрал. И там, в сумке, опять включил потихоньку! И тут Антона нашего прорвало. Обругал сначала и газету, и Авилкину за ее статью… А я ему говорю: «Антон Михайлович, значит, так и написать, что газета, по вашему мнению, дрянная, а Саша Авилкина – неуравновешенная истеричка?» А он: «Да ты чего, Ермилов? Это ж я так, не для протокола… А в газете напиши: мол, учитель физкультуры начинание с газетой поддерживает и критику в свой адрес готов учесть…» И потом мы с ним поговорили так, нормально… И он много дельного сказал… Погоди-ка! – вдруг опомнился Матвей. – Я все болтаю, болтаю. А главное-то не спросил! Ну, насчет твоего самочувствия!
– Да нормальное самочувствие!
Маша встала, прошлась по комнате, присела рядом с Матвеем, на мягкий подлокотник кресла.
– Так, горло поболело немного. Ну, а отец у меня – паникер. Тут же врача вызвал и в школу ходить запретил…
– А, понятно… – протянул Матвей.
Теперь Маша находилась от него так близко, что он чувствовал нежный запах ее кожи. Он понял, что сейчас не выдержит и все-таки обнимет девушку. А там – будь что будет! Как будто услышав его мысли, Маша внезапно поднялась: