Подобные мысли посещают даже самого дисциплинированного заключенного, стремящегося вернуться после окончания срока к брошенной на середине пашни сохе. И от воплощения плана, прокрученного мысленно многие тысячи раз и обмусоленного до самых мельчайших детали, приходится невольно отказываться.

Пугает даже не страх перед возможным возмездием, где выбитые зубы не самое страшное наказание, а крушение иллюзии. Это была победа на миг. А что потом?

Вновь каменные стены.

Дверь отворилась, и Таракан совсем не по-уставному проговорил:

— С новосельем тебя. Камера обжитая, думаю, что в обиде не будешь.

Разглядывать вертухая не полагалось, но Матвей скосил на него недобрый взгляд. Когда гражданин начальник веселится, то зэк обычно плачет. Остается только гадать какой мерзопакостный подарок он держит в заначке на этот раз.

Тихоня перешагнул порог хаты, лишь слегка вздрогнул, когда за спиной, чуть грохнув железом, захлопнулась дверь. Хата небольшая, на четыре шконки. На нижнем месте, опершись спиной о стену, сидел мужчина лет сорока пяти.

Совершенно лысый, лишенный ресниц и бровей с бледно-голубыми, почти бесцветными глазами, он явно был коренным обитателем тюрьмы. Достаточно было бросить взгляд на его руки, черные от выколотых перстней чтобы убедиться в правоте своих предположений.

— Привет, — произнес Тихоня и уверенно бросил небольшой узелок на свободное место.

— Здорово, — проговорил сиделец, даже не попытавшись приподняться.

Взгляд необыкновенно внимательный и очень пытливый, он с интересом подмечал каждое движение соседа, как будто опасался, что тот способен извлечь на белый свет припрятанную в узелке гранату. И, убедившись, что этого не произошло, довольно заулыбался.

— Из какой хаты?

— Из триста четвертой, — отвечал Матвей, присматриваясь к соседу. Жилец ему не понравился: слишком внимательно разглядывал, чересчур вольготно развалился на шконке и, похоже, считал себя хозяином. Матвей, однако, виду не показал и, придав голосу немного бодрости, прибавил:

— Погоняло Тихоня. Может, слыхал?

— А то! — с воодушевлением отозвался сосед. И, не приподнимаясь, протянул руку:

— Глобус. Слыхал?

Матвей замешкался, до шконки с Глобусом всего лишь шаг, небольшой. Но его нужно сделать, так почему пройти его должен именно он? Рука Глобуса терпеливо дожидалась пожатия.

Неприязнь Матвея возросла еще больше. Ладно, поживем — увидим, не стоит начинать жизнь в новой хате с ссоры. Сделав вид, что ничего не произошло, Тихоня улыбнулся и сделал маленький, почти незаметный шажок, после чего несильно пожал руку.

— Что-то слышал… Да-а, после моей хаты этот аквариум вообще курортом кажется.

— А ты не удивляешься, почему ты здесь?

— Есть немного.

— Вот что я тебе скажу, Тихоня, в этой хате ты не случайно. Большие люди за этот курорт хлопотали. Только вот сомневаются, а достоин ли ты его.

— Что-то я тебя не пойму, Глобус, ты чего мне уши тоешь? Я до этих выпадов глух, говори, как есть.

Глобус распрямился, ухватился обеими руками за края шконки и, четко выделяя каждое слово, заговорил, впившись почти бесцветными глазами в лицо Матвея.

— Дружок у тебя здесь есть в Москве, Дмитрий Петров, так?

— И что с того, — закусил нижнюю губу Тихоня, не сразу догадавшись, что речь идет именно о Захаре. — У меня корешей по всему свету раскидано, и не только в Первопрестольной.

— Об этих корешах тоже пойдет базар, — тускло улыбнулся Глобус, — но это позже. А сейчас я хочу тебя спросить: по чью душу твой друган в Москву прибыл?

Тихоня сцепил ладони в замок и до боли сжал пальцы.

— Глобус, мне бы не хотелось тебе говорить грубых слов, но ты что, следак, что ли? И вообще, кто ты такой по жизни, ни веса, ни полвеса не имеешь, о тебе я вообще ничего не знаю. Может, мне западло с тобой базар травить.

— Ты в распятие не впадай. — Гладкий лоб Глобуса рассекла волнообразная морщина. — Масти мы одной. Не хотелось бы мне людей называть, но вижу, что пацан ты недоверчивый и просто так тебя не проймешь. Доверительная малява у меня от Каримова Закира. Знаешь о таком?

— Закира знаю, — голос Тихони заметно подобрел, — уважаемый человек. И что дальше?

— А то, что твой дружок в чужие игры принялся играть. Мы ему вывернули матку, а он понимать не хочет. Ждет, пока мы ему мозги вправим.

— Ты восьмерку не крути, что надо Закиру?

— Твой дружок мешает уважаемым людям, а потому его нужно убрать. И не только его, а еще и тех корефанов, что с ним за компанию прибыли. Ты же с ними в одной семье был?

— И что с того?

— А то самое, люди большое дело провернули, а он от этого поиметь захотел. Не на свое поле влез. А за то, как ты знаешь, наказывают строго. — И, не дожидаясь ответа Тихони, достал из-под подушки листок бумаги и карандаш. — Я знаю, что провода у тебя с твоим корешком Чатянуты. Грев от него регулярно получаешь, наверняка он поделился своими планами на жизнь. Напиши, что знаешь, и адреса корешей своих бывших не забудь упомянуть, кто в этом деле замешан.