— Вы его хорошо знали? — мягко прервал стенания женщины Григорий.

— Обычно… Как это бывает между соседями. Здравствуйте и до свидания, — от прежнего сочувствия остался лишь грустный голос, а глаза, по-молодому озорные, блестели девичьим любопытством, — но мужчина он был обходительный, и вперед пропустит, и слово приветливое скажет. Мне даже показалось, что он слегка заигрывал со мной, — не без жеманства ответила женщина.

— А к нему кто-нибудь приходил?

— Приходили… Девушки. Разные. Оно и понятно, все-таки мужчина он был интересный. Оставались у него подолгу, бывало, до следующего утра.

— А постоянные женщины у него были? Соседка задумалась:

— Не думаю. Как ни откроешь дверь, у него все разные, — невольно ее губы слегка дрогнули, выказав брезгливость.

— А из мужчин у него кто-нибудь бывал?

— Ах, вы об этом… — удивленно вскинула брови женщина. — Не думаю, мне кажется, у него была правильная ориентация.

— Вы меня не так поняли, — чуть улыбнулся Григорий. — Может, к нему приходили какие-нибудь приятели, друзья? Может быть, вы слышали, о чем они говорили?

— К нему в основном приходил один такой мужчина:

Явно не русский, не то татарин, не то башкир, не поймешь! Голова у него такая круглая, вроде как бритая, а может, лысая. А смотрит так, будто душу наизнанку выворачивает. Мне показалось, что он у них за старшего был. Васенька смотрел на него с уважением. А когда этот нерусский говорил, то Вася все больше поддакивал.

Шибанов вытащил фотографию Каримова.

— Это случайно не он?

Женщина осторожно взяла снимок и сделала небольшой шаг вперед. Отчасти причина ее нерешительности прояснилась: ее домашний халатик был необыкновенно коротким, из-под него выпирали толстоватые ляжки. То, что пошло бы восемнадцатилетней девочке, никак не вязалось с обликом женщины, давно распрощавшейся со своей пятидесятой весной.

Григорий сделал вид, что не замечает ее легкомыслия.

— Он! — уверенно произнесла она. — Вместе с ним еще приходил один…

Как сейчас их называют, лицо кавказской национальности. Сам молодой такой, не больше двадцати лет, а глазками так стреляет, как будто в постель затащить хочет.

— Ас вами сосед случайно не делился, чем он занимается? — с некоторой надеждой спросил Шибанов.

— У нас такого разговора не было… Но знаете, я его несколько раз видела у Курского вокзала с тем самым кавказцем. У меня там племянница живет, вот я к ней и хожу через вокзал. Они там все около киосков вертелись. Мне даже показалось, что они там главные были. Как сейчас говорят, «крыша» вроде.

— Вы уверены, что у Курского вокзала был именно ваш сосед?

— За кого вы меня принимаете, молодой человек? Или вы думаете, что перед вами выжившая из ума старуха?

Вопрос напоминал вызов, и Шибанов благоразумно решил его не принимать:

— Нет, ну что вы! Вы совсем еще молодая женщина. — Возмущение получилось совсем искренним.

— Уверяю вас, это был именно он! Я, слава тебе господи, не слепая.

— А вы не заметили, скажем так, ничего настораживающего в поведении его гостей?

— Ну… люди они молодые, случалось, конечно, всякое, не без того, — сдержанно сказала женщина. — Однажды, помню, часа два ночи было. Слышу какой-то пронзительный визг. Сплю я очень чутко, проснулась. Подхожу к двери, смотрю в «глазок». А на лестницу голая девушка выбежала, а за ней двое мужчин. И побежала не вниз, как это сделала бы на ее месте всякая другая, а наверх, откуда и убежать-то сложно. Так вот, за ней двое мужчин… тоже раздетые, с золотыми зубами. И волокут ее обратно в комнату. И что меня удивило, никакого недружелюбия на лице девушки и в помине нет, а даже наоборот, словно довольна такой игрой. Ну, я их понимаю, молодые, — несколько жеманно заключила женщина, манерно поправляя рукой волосы, отчего ее ноги оголились еще больше. И у капитана возникло стойкое подозрение, что под халатиком у собеседницы только восторженная плоть.

— Понятно, — произнес капитан, стараясь погасить улыбку. — А может быть, вы видели, как к нему захаживали какие-нибудь подозрительные личности?

— Молодой человек, а что мы здесь с вами как-то стоим в проходе?

Давайте пройдем в комнату да поговорим пообстоятельнее, — неожиданно оживилась женщина, повернувшись.

— Собственно, я ненадолго, — перешагнул порог Шибанов, уже давая себе слово не задерживаться.

Коридор был необычайно аккуратным. Такой можно встретить только у старой девы, помешанной на чистоте, — сразу от порога по длинному коридору в комнату убегал ковер с высоким ворсом. Шибанов, в своей уставной обуви, почувствовал себя едва ли не варваром, перешагнувшим порог храма.

— К нему захаживали разные личности, — доверительно произнесла женщина.

Шибанов невольно отстранился, в ее голосе присутствовал такой сложный спектр томления, что способен был смутить куда более стойкого мужчину. — Но, признаюсь вам откровенно, они мне не нравились. Я даже просто скажу, все какие-то очень подозрительные. С золотыми зубами, а еще наколки у них на пальцах, — выставила женщина вперед свои белые ладошки. — Ну, какие обычно в тюрьме делают.

— Откуда вы знаете?

— У меня племянник был в тюрьме, — слегка поморщилась женщина, — так вот у него были точно такие же. И в тюрьме-то недолго сидел, всего лишь года три, а искололся так, как будто сорок лет провел за решеткой. Меня, как учительницу начальных классов, это всегда очень коробило.