— А знаешь, почему она стала такой? Один фашист... зверь зверем, отобрал тебя, усадил ее силой в бричку и увез. Она плакала, убивалась, боялась, что ты помрешь без нее с голоду. И от горя потеряла рассудок.

Иван разговаривал с мальчишкой, как с равным, как со своим сверстником. Он не хотел унизить его еще одним недоверием.

— Меня выкормила козьим молоком бабка Матвеевна! — Мальчишка был упрям. Свое мнение он выстрадал и не собирался отказываться от него. — А мамка называла меня «маленьким Гитлером»! — Он не мог простить обиды никому! Даже родной матери. Слишком много и жестоко страдал от несправедливости хуторян.

Они не успели завершить разговор — нечто незримое встало между ними, начало разделять. Внутреннее недоверие к правоте другого? Но вот распахнулась дверь, на пороге появилась мать. Она протянула к Ивану руки, а сделать шага уже не могла: ноги не слушались.

— Ванюша! — И заплакала.

Он подхватил ее: легонькая, маленькая... А в его представлении она жила рослой, мужественной. Когда-то ей безропотно подчинялись семидесятипятикилограммовые мешки с картошкой, она ловко орудовала и лопатой, и вилами, и даже топором, — мало ли что приходилось подлатать, в хозяйстве солдатки!

— Господи! — сквозь слезы проговорила мать. — Фенюшка-то наша растаяла, как свечка. Прибрал господь. Может, оно и к лучшему: что такому человеку от жизни? А надежды никакой. Плоха она была последнее время, ох, плоха. Все с ним воевала, — кивнула мать на мальчонку, который бдительно следил за разговором взрослых.

Насупился. Бука букой.

— Иди, погуляй, Саня, я кое-что спрошу у твоей бабки Матвеевны. Секретное, — шутливо добавил Иван, видя, как помрачнел мальчонка.

Тот вышел и злобно хлопнул дверью.

Тяжко вздохнула Екатерина Матвеевна:

— Не знаем с Авдеичем, чем горю помочь, — совсем от рук отбился.

Учительница сказала: «В колонию отправлю». А башковитый мальчишка, с пяти лет читает. Все, какие есть, у кого на хуторе книги — перечитал. И по арифметике прытко соображает. Какая у нас на хуторе школа? Все классы — в одной хате. И учительница одна на всех. Ты ее не знаешь, она приехала с ребеночком, когда еще шла война. Грамотная. И на молочарке работала, и учетчицей, а открыли свою школу на хуторе — пошла учительницей. Пишет она на одной доске для первых и третьих классов, а на другой для вторых и четвертых. Едва закончит писать задачу — у Саньки уже готов ответ. И за третий, и за четвертый класс решит. Вот она и сердится: родной-то ее сынок такой недотепа...

— Обозлили мальчонку, — буркнул Иван.

Мать почувствовала себя виноватой.

— Не могут люди забыть, как его отец хозяйничал в округе. Кому он только не насолил! — Она снова вздохнула и позвала: — Пойдем, Ванюша, глянешь на Феню.

Иван остановился на пороге, вспомнил о Саньке, которого выдворил из кухни.

— Ты где там? — заглянул он в комнату.

Мальчишка забился в угол и плакал. Он не вытирал слез. Они сбегали по смуглым щекам и застывали капельками живого янтаря.

— А я-то думал, что ты из героев! — с сочувствием проговорил Иван. — С четырехклассниками сражался и побеждал.

Иван хотел привлечь мальчишку к себе, положил руку ему на плечо. Но Санька рванулся в сторону, больно ударился головой о стенку.

— Не тронь! — выкрикнул он. Дико заблестели глазенки. — Иди, целуйся со своей Матвеевной!

Иван невольно присвистнул:

— Э-э, вон ты куда гнешь!

Екатерина Матвеевна поняла состояние своего воспитанника.

— Саня, да это же мой сынок! С фашистами воевал. Герой. Вернулся из армии. Я тебе о нем рассказывала и фотокарточки показывала. Не забыл?

Трясет головой мальчишка: нет, не забыл. Он все отлично помнит: пока не было этого военного, ворчливая, но добрая Матвеевна целовала и голубила его, Саньку Ходана.

Хочет старая женщина приласкать обиженного. Но где там!

— «Федул! — шутливо дразнил Иван мальчишку. — Чего губы надул?» — «Кафтан прожёг». — «А велика ли дыра-то?» — «Один ворот остался».

Это была еще одна попытка восстановить попранный мир.

— Иди к своей сумасшедшей! — выкрикнул мальчишка. Ивану стало неприятно: «Я же к нему всей душой...»

И то хорошее, что он питал к сыну Фени, вдруг начало улетучиваться.

— Пошли, матинко... Ты на меня, Саня, не сердись. Я люблю свою маму, давно не видел ее, соскучился.

Они вышли, оставив парнишку одного в комнате.

— Ванюша, не держи на Саню сердца, — просила мать. — Кто приголубит такого, кроме нас с Авдеичем? Мальчонка так тоскует по ласке...

— Да я на него и не обижаюсь, — проговорил Иван. — Я все понимаю.

Проснулся Иван Иванович от пронизывающего утреннюю тишину шепота двух сестер: вернулась Аннушка.