– Не надо жалеть меня, Пауль. Этого мне не вынести.

Пауль посмотрел ему в глаза и понял, что кузен внимательно изучает его реакцию, озадаченный, что его вид не вызвал удивления.

– Я видел тебя, Эдуард, Видел в тот день, когда ты приехал.

– Почему же ты ни разу не пришел поговорить? С тех пор, как я вернулся, я вижу только твою мать. Твою мать и моих друзей - Мая, Сальгари и Жюля Верна, - сказал он, взяв в руки книгу, которую читал. Пауль смог разглядеть ее название. Это был "Граф Монте-Кристо".

– Мне запретили приходить.

С этими словами он виновато опустил голову. Конечно, это было действительно так, мать и Брунхильда и в самом деле запретили ему навещать Эдуарда, но ведь он всё равно мог бы попытаться. Но он не желал признаться даже себе самому, что просто боится снова увидеть Эдуарда после того страшного вечера, когда кузен вернулся с войны.

А тот смотрел на него с невыразимой горечью - очевидно, угадав его мысли.

– Я знаю, что мать меня стыдится. Видишь это?
– спросил он, кивнув в сторону подноса, на котором стояла нетронутая тарелка с пирожными - теми самыми, что подавались на вечеринке.
– Она не захотела портить Юргену день рождения видом моих культей, поэтому меня не пригласили. Кстати, как тебе эта вечеринка?

– Там играет оркестр, все пьют, говорят о политике и ругают военных за то, что проиграли войну, которую должны были выиграть.

Услышав эти слова, Эдуард лишь фыркнул.

– Очень легко критиковать за глаза. А о чем они еще говорят?

– Еще все обсуждают переговоры в Версале и радуются, что мы отвергли условия.

– Чертовы идиоты!
– с горечью бросил Эдуард.
– До них всё еще никак не дойдет, что мы проиграли эту войну, как будто над немецкой землей не прозвучало ни единого выстрела. Одним словом, сегодня всё то же, что и всегда - ну разве что с музыкой и шампанским. Кстати, ты не хочешь мне рассказать, от кого убегал?

– От именинника.

– Твоя мать мне рассказывала, что вы не очень-то ладите.

Пауль кивнул.

– Ты даже не попробовал пирожные, - заметил он.

– Мне теперь не нужно столько еды. Другим она нужнее. Поешь, замори червячка. И подойди поближе, я хочу посмотреть на тебя. Как же ты вырос!

Пауль присел на край кровати и набросился на еду. После завтрака он ничего не ел, даже не пошел в школу, чтобы подготовиться к вечеринке. Сейчас мать наверняка его уже ищет, но ему было всё равно. Он поборол охвативший его страх и не мог не воспользоваться возможностью побыть с Эдуардом, по которому так скучал.

– Эдуард, я хочу сказать... Прости, что я раньше не пришел тебя навестить. Ведь я мог бы прийти к тебе вечером, когда тетя Брунхильда уходит на прогулку...

– Брось, Пауль! В конце концов, ты здесь, и это главное. Это ты должен меня простить за то, что я не писал тебе, как обещал.

– И что же тебе помешало?

– Я мог бы тебе сказать, кузен, что помешали англичане, которые без отдыха стреляли в нас, но это было бы неправдой. Один мудрый человек сказал, что война на семь восьмых - это скука, а на одну восьмую - ужас, и он оказался совершенно прав. На самом деле в окопах у нас было достаточно времени, чтобы написать письмо - пока нас не начали убивать.

– Тогда в чем причина?

– Я просто не мог, и всё. С самого начала эта абсурдная и несправедливая война поставила нас на грань трусости.

– О чем ты говоришь, Эдуард? Ты же герой! Ты добровольцем пошел на фронт, одним из первых!

При этих словах Эдуард расхохотался механическим и каким-то нечеловеческим смехом, от которого у Пауля волосы встали дыбом затылке.

– Герой. Хочешь узнать, кто решает, что ты станешь добровольцем? Твой учитель, когда рассказывает тебе о славных победах родины, об империи и кайзере. Твой отец, который велит тебе вести себя как мужчина. Твои друзья, с которыми ты до недавнего времени дрался в гимназии, чтобы выяснить, у кого длиннее. Все они вместе, когда бросают в лицо слово "трус", если ты покажешь хоть малейшие колебания, и возлагают на тебя вину за поражение. Нет, кузен, на войне нет добровольцев, только глупцы и злодеи. И последние остаются дома.

Пауль вытаращил глаза от изумления. Внезапно его ежедневные грёзы о войне, карты, которые он рисовал в тетрадках, привычка каждый день читать сообщения о продвижении войск в газетах - всё это показалось ему смешным и детским. Он хотел сказать об этом Эдуарду, но побоялся, что кузен над ним посмеется и выгонит из комнаты. В эту секунду он увидел перед глазами войну. Это был не краткий перечень атак на вражеские позиции и не уродливые культи, скрывающиеся под простынями.

Война была в пустых и безжизненных глазах Эдуарда.

– Ты мог бы... Ты мог бы сопротивляться. Мог бы остаться дома.

– Нет, не мог, - ответил тот, отводя взгляд.
– Я соврал тебе, Пауль. По крайней мере, частично. Я уехал, чтобы быть подальше от них. Чтобы не стать таким, как они.

– Таким как кто?

– Знаешь, как это со мной произошло? До окончания войны оставалось не больше месяца, и все мы знали, что проиграли. Что в любую минуту нам отдадут приказ возвращаться домой. И мы всё больше приободрялись. Не обращали внимания на снаряды, которые на нас сыпятся, потому что осталось так мало до возвращения домой. И однажды во время отступления один снаряд упал слишком близко.