С минуту воры молчали, как будто усваивали смысл произнесенного, а потом Орех согласился:

— Я тоже вор, и наши законы для меня так же святы, как и для тебя. Давайте не будем тянуть время и выберем смотрящего. На зоне слишком много дел, и надо бы во многом разобраться.

— Думаю, что нам нечего скрывать — давайте высказываться, глядя друг другу в глаза, — заметил Владислав.

Он намекал на то, что в последнее время законные стали прибегать к тайному голосованию, отступив от классического способа высказываться в открытую и говорить правду в лицо оппоненту, какой бы нелицеприятной она ни была. Возможно, подобное голосование стало практиковаться в целях безопасности, потому что порой открытые выступления стоили некоторым ворам в дальнейшем не только здоровья, но и жизни. Часто устранение авторитета смахивало на несчастный случай, и даже предвзятая братва не могла увидеть в гибели сотоварища злого умысла.

— Я не возражаю. Свое я отбоялся, — заявил Орех, — а потом, если меня не станет… то за это могут спросить очень строго! Пускай я не такой известный вор, как Варяг, но и не иголка в стоге сена.

В бараке собралось полтора десятка воров — элита зоны. Этого блатного сообщества побаивался даже Александр Беспалый. Дело в том, что воры никогда не действовали в одиночку — у каждого из них была своя тюремная «семья», «шестерки», быки, с помощью которых они отстаивали собственные интересы. И сейчас им предстояла нелегкая задача — объединиться, чтобы поставить над собой старшего. Могло выйти так, что голоса спорящих разделятся поровну, тогда придется обращаться к ворам в регионе. И тогда внутрисемейное дело поднимется до высот российского масштаба. Никто не сомневался, что в этом случае выиграет Варяг, чьи позиции в воровском мире были крепки и бесспорны.

Орех тоже предчувствовал это. Но он был уверен и в Беспалом, который не далее чем вчера вечером тряс папками с компроматом на всех воров, отыскивая союзников своему подопечному. Поэтому Орешин надеялся на победу, которая станет еще одной ступенью в его воровской карьере. Он верил, что совсем недалек тот день, когда он возглавит сход.

— Я поддерживаю Варяга! — лениво процедил вор с погонялом Колотый.

Свою кличку он приобрел на второй день после перехода из малолетки во взросляк: хорошенький паренек приглянулся одному из блатных, и взамен на свое покровительство он потребовал от него любви и ласки. Парень и раньше отличался дерзостью, почему и схлопотал свой первый срок — подрался с милицией, а здесь сразу же откровенно отправил авторитета «по матушке», за что часом позже получил удар заточкой в спину. Выжить тогда парню помогла молодость и могучее здоровье. Колотый занимался подпольной торговлей оружием. У него были связи в Туле и Нижнем Тагиле, кроме того, он имел очень влиятельных покровителей в Москве, которые обещали выдернуть его из беспаловского питомника не позднее чем через год. И Колотый терпеливо ждал — до окончания срока оставалось три месяца.

Орех знал, что Беспалому не удалось перетянуть Колотого на свою сторону, а его голос мог существенно повлиять и на мнение остальных бродяг.

— Варяг должен быть смотрящим!

— Орех! Он старожил в этой колонии и знает, как переправлять грев на зону.

— Орех! Он опытный вор!

— Только Варяг! Имея такого кандидата, как он, глупо выбирать кого-то другого.

— Пусть Орех будет!

— Варяг!

— Я за Ореха. Он грамотный вор. Он способен чувствовать момент, — подал из своего угла голос «нэпмановский» вор Серый.

Лет десять тому назад Серый был очень авторитетным законным. Однако у него имелась одна хроническая слабость — наркотики! Вор настолько зависел от белого порошка, что в период ломки готов был променять остаток жизни на дозу. Все сосуды на руках и ногах у него практически были законопачены. Единственное место, куда можно было влить бодрящий раствор, находилось под языком, и даже самые тертые заключенные зажмуривались, когда видели, как Серый впендюривает иглу в тонюсенькую пульсирующую розовую жилочку.

Поговаривали, что лет пять назад на сходе его обвинили в том, что он запустил лапу в общак. А на следующем толковище, на котором собрались воры со всего региона, он сумел доказать свою непричастность к крысятничеству, но запашок шлейфом продолжал тянуться за ним. Серый был из племени воров, что мечтали умереть не в следственном изоляторе и не на жесткой койке тюремной больницы, а в тихом уютном уголке собственной комнаты, которую они сумели заработать благими делами к самой старости.

Ни для кого не было секретом, что на региональном сходняке его голос взамен на безбедное пожизненное пособие купили «новые» воры. Они же частенько выступали от его имени на больших российских сходняках. Конечно, теперь Серый был далеко не тот, каким помнило его старшее поколение урок: он раздобрел и больше напоминал деревенского деда, который все свободное время готов просидеть на завалинке, смоля горькую махорку. И тем не менее Серый был по-своему привязан к местам заключения. Что в нем напоминало былого «нэпмановского» вора, так это отличное знание тюремных и лагерных законов и неуклонное следование им. Если он оставался на воле более двух лет, то против воли начинал думать, что жизнь его остановилась, и не было для него лучшего способа реанимировать себя, как совершить новое преступление. Получал он, как правило, небольшой срок и после отсидки возвращался из тюрьмы жизнерадостным и окрепшим, как будто провел время не в колонии строгого режима, а в республиканском санатории.

— За Варяга! — громко высказался сахалинский вор Хрящ.

Хрящ был вызывающе молод, короновался он всего лишь в прошлом году. Однако нахальства ему было не занимать: он не пасовал перед авторитетными ворами и всегда держался независимо и очень достойно. Хрящ пользовался покровительством крупного законника, смотрящего Приморья, Кирилла, который видел в парне достойную себе замену.

Оставался еще один, кто не проголосовал, — законный вор по кличке Рослый. Он действительно был очень высок и, наверно, поэтому сильно сутулился. Даже в помещении с высоким потолком он немного наклонял голову, как будто опасался, что может удариться макушкой о выступающую балку. Воровская специальность у него была карманник, и можно было только удивляться, как такая огромная и тяжелая ладонь могла незаметно заползать в карманы пиджаков и курток. Но впечатление это было обманчиво: Рослый слыл настоящим виртуозом в своем деле и не раз, ради забавы, демонстрировал проворность своих рук. Каждая фаланга его пальцев, казалось, была наделена душой и могла вращаться и двигаться без всякой зависимости от других пальцев. Такого гибкого изящества не сумел бы показать даже пианист, обремененный неоднократным лауреатством.

Сейчас голоса на сходняке разделились поровну. Воздерживаться было не в правилах Рослого, и от его голоса сейчас зависела судьба власти в колонии. Теперь все взгляды были обращены на Рослого, а его как будто бы ничуть не беспокоило всеобщее внимание — он продолжал упражнять пальцы, перекатывая в ладони два металлических шарика. Эту зарядку для пальцев он делал по нескольку часов в день и относился к ней так же серьезно, как пианист к разучиванию гамм. Никто не торопил Рослого, как будто все опасались, что своей нетерпеливостью они могут перепутать разложенную масть. Семеро воров предпочтение отдали Варягу, столько же было на стороне Ореха.